— Только честно, а то тут один тоже сказал «да». Я его поставил на четыреста метров, так еле потом уловили с баграми. Значит, так! Будешь участвовать в офицерском многоборье, там плаванье, бег полторы тысячи, стрельба и гимнастика.
— А что там по гимнастике надо делать? — Я где-то ватерполист и к гимнастике подхожу бережно.
— Да ерунда! Перекладина, на махе вперед выход в упор в разножку, потом перехват, ну и потом по инерции, сам увидишь по ходу дела.
— А потренироваться?
— Какие тренировки? Ты же из училища, здоровый как бык! Как твоя фамилия? Записываю! Потренироваться ему нужно, хе-х! На флоте не тренируются!
— И все?
— Что «все»?
— По гимнастике, перекладина и все?
— А-а… ну, брусья, там, через коня, по-моему, прыгнуть придется.
— А через коня как?
— Ну, ты даешь! Что, в школе никогда не прыгал?
— Прыгал, — сказал я и застеснялся и подумал: «Ну, прыгну как-нибудь там».
Проплыть я проплыл. На перекладине на махе вперед по инерции я сделал что-то такое обезьянье разухабистое, что судьи поперхнулись, а один — так глубоко, что чуть не умер.
— Переходите к коню, — сказали мне хрипло, когда откашлялись, и я перешел.
Через коня перед нами прыгали совсем маленькие девочки: сальто-мортале там всякие, с поворотами, а за конем простиралось огромное зеркало, создающее иллюзию бесконечности нашего спортивного зала.
Мостик отодвинули. Я подсчитал: три метра до коня, конь — метра два будет — итого пять метров по воздуху. Ничего себе лететь!
Первым полетел волосатый грузин.
Он до прыжка все разминался, смеялся и говорил мне «генацвали». Он разбежался как-то не по-человечески мелко, оттолкнулся от мостика, прыгнул и не долетел, и со всего размаху — зад выше головы — в разножку, чвакнув, сел на коня.
И запрыгал по нему, и запрыгал.
Молча.
Голос у него отнялся.
Второй, видя, что произошло с первым, но уже разбежавшись — не остановить, споткнулся о мостик и, падая, на подгибающихся ногах домчался до коня и протаранил его головой.
Наши офицерские старты называют почему-то веселыми.
Не знаю почему.
Потом прыгал я.
Имея перед собой два таких замечательных героических примера, я разбежался, как только мог, оттолкнулся и полетел.
Летел я так здорово, что дельтаплан в сравнении со мной выглядел бы жалким летающим кутенком.
И приземлился я очень удачно.
Прогнувшись, с целым копчиком.
— Все хорошо, — сказали мне с уважением, пораженные моим полетом, — только о козла обязательно нужно руками ударить и, раскрывшись, оттолкнуться и соскочить. Давай еще разочек.
И на всякий случай поставили на той стороне коня, куда я должен был прилететь, двух страхующих, суровых ребят, старых капитанов, с челюстями бейсболистов — чтоб я в зеркало не улетел.
Настроение у меня отличное, опять разбегаюсь — получилось еще сильнее, чем в прошлый раз, оттолкнулся, лечу и все время думаю, чтоб двумя ручонками об кончик коня шлепнуть и раскрыться, долетаю, об кончик — шлеп! — двумя ручками и, прогнувшись, приземлился, раскрылся и… сгреб обоих бейсболистов.
Я остался на месте, а они улетели в зеркало, создающее иллюзию бесконечности нашего спортивного зала.
Звук от этого дела был такой, как будто хрящ разгрызли. И осели они, оставляя на зеркале мутные потоки мозговой жидкости.
— А я еще на брусьях могу, — сказал я в наступившей тишине, чтоб хоть как-то скрасить изображение обстановки.
— Не надо, — сказали мне, когда очнулись, — и без тебя будет кому брусья развалить, — и сняли меня с соревнования, до стрельбы из пистолета меня не допустили.
Наверное, боялись, что я им чемпионов перестреляю.
История вторая
— А вам приказываю метать на лыжи!
Это мой старпом, спешите видеть. Мысль о том, что я с юга, что там снега не бывает и что я не умею стоять на лыжах, показалась ему идиотской. То, что я спортсмен, старпома непрестанно раздражало, и тут вдруг не умею ходить на лыжах, когда приказывают ходить, — саботаж!
Бежать нужно было всем экипажем. Десять километров. Сдача зимних норм ВСК. Весь экипаж собрался у ДОФа, разобрал эти лыжные дрова — широчайшие лыжи «турист», и вот тут выяснилось, что я вообще не могу стоять на лыжах.
— А что на них «уметь стоять»? Да я вам глаз высосу! Встать на лыжи, я кому сказал! Да я тебя с дерьмом сожру!
Насчет дерьма вы можете быть абсолютно спокойны — наш старпом сожрет и не такое, а уж если отдаст приказание, то будет жать, пока лоб не треснет, в смысле мой, конечно, а не его, у него там монолит.
— Повторите приказание!
— Есть встать на лыжи! А можно я с ними на плече пробегу, товарищ капитан второго ранга? Ну, ей-богу, не могу!
— Нет, вы послушайте его! Лейтенант разговаривает! Говорящий лейтенант! Он хочет, чтоб я рехнулся! Вы что, перегрелись? А? Пещеры принцессы Савской! Что вы мне тут вешаете яйца на забор?! Я приказал в с т а т ь на л ы ж и!
— Есть!
— Вот так! Ты меня выведешь из себя! Я тебе… Надевай лыжи немедленно!
— Есть!
— И репетуйте, товарищ лейтенант, репетуйте команды, приучайтесь! Получили приказание — репетуйте: «Есть! Встать! На лыжи!» Встал — соответственно доложил: «Встал на лыжи!» Взял в руки палки — доложил: «Взял палки!» Воткнул их в землю — доложил! Привыкайте, товарищ лейтенант! Вы на флоте! На флоте!!! А не у мамы за пазухой, вправо от вкусной сиси!
И начал я вспоминать, как там в телевизоре у лыжников на лыжах получалось плавно.
В общем, я встал, взял, воткнул, отрепетовал, оттолкнулся, доложил и упал, ноги сами разошлись, и получился шпагат.
Ну, шпагат-то я делать тогда умел, я себе ничего там не порвал, только штаны; меня собрали, поставили и под локотки, по приказанию старпома, понесли на старт.
Несут, хохочут, потом отпустили меня, а там горка, и я с горки покатился, а навстречу — самосвал с воином-строителем из Казахстана.
Воин-строитель, он умеет ехать только прямо, свернуть он не может, его посадили за руль, где-чего-надо нажали, включили, и он поехал.
Это я знал.
Чувствую, что мы с ним непременно встретимся.
Пришлось мне падать вбок.
Подняли меня, донесли наконец до старта и поставили там.
— Ладно, Ромен Роллан, — говорит старпом, — слазь, верю.
— Не могу, — говорю, — у меня, товарищ капитан второго ранга, уже возникло чувство дистанции. Лыжи отберете — так побегу. Не могу я теперь — дрожу от нетерпения!
