Книга Деньги - Мартин Эмис

Вчера я шагал по золотистой Пятой авеню к каштановой прорве Сентрал-парка. Супермаркеты трудились на всю катушку, втягивая людские потоки в свое нутро и извергая наружу под наблюдением узколицых манхэттенских тотемов, этих идолов или каменных статуй, что таращатся прямо по курсу, одобряя — сурово, но беспечно — совершающиеся под ними сделки. Деньги лились рекой. На тротуаре по мелочи промышляли жулики и аферисты, картежники и наперсточники, торговцы краденым и контрабандой. Баб-то сколько нарядных повылазило, воздухом подышать, по магазинам прошвырнуться... да уж, чего-чего, а больших буферов на Манхэттене просто море. Едва ли не на каждом шагу. Тут я обратил внимание на другое распространенное зрелище — неимущий бедолага, нью-йоркский кочевник, трухлявым бревном валяющийся на тротуаре мордой книзу, боком к пенным валам ликующих потребителей. Переступая через него, я глянул вниз (волосы слиплись в корку, ухо рдеет, как гранат) и сказал— вполне благодушно, как мне показалось:

—Вставай, ленивец.

Буквально через несколько шагов я встретил Филдинга — тот выходил из книжного магазина. Под ручку мы дошли до «Каравая», где встретились ,еще с двумя нашими финансистами, Баксом Дукатто и Шейлоком Стерлингом. Их чрезвычайно вдохновляла перспектива сотрудничества, и оба они были убеждены, что в кинобизнесе передо мной большое будущее. Мы заказали японский обед, и потом они все отправились на «автократе» по ночным клубам, но я успел отяжелеть и онеметь от рисового вина, так что я...

«У Зельды: ресторан и дансинг, лучшие партнерши». Внутри было нацарапано несколько слов, почерк с наклоном, неуверенный, напоминает мой. В мое время здесь, в Штатах, уроки чистописания начинались с того, что тетрадку разворачивали влево на сорок пять градусов, и почерк вырабатывался колеблющийся, неровный. «Франки плюс Джонни равно любовь» — и скреплено поцелуем, отпечаток губ в натуральную величину, помада ярко-розовая.

Вообще-то, я не очень понял, что этот подонок имел в виду под «мотивировкой».

Новый телевизионный интерком на железном столе издал сдавленное «би-бип». Филдинг вдавил кнопку, подождал, пока возникнет изображение, и удивился. Несильно — однако удивился.

— Это еще кто? — спросил я у него.

— Хорошо, Доротея, — произнес Филдинг. — Спасибо. Нет, не надо, мы вам сами позвоним. — Филдинг сел на стул и ответил: — Наб Форкнер.

— А, ну ладно, — сказал я.

Давид Гопстер свалил в самоволку. Давид ушел в подполье и не отвечал на наши звонки, так что мы с Филдингом решили, как говорится, обеспечить тылы и прощупать Наба Форкнера. Я записал его имя в блокнот — надо же было изобразить деятельность.

— О-эр-ка, — поправил меня Филдинг. — Через «эр».

— Я же так и написал, — сказал я, глянув на страницу/

— ...Джон, а ты вообще много читаешь?

— Что читаю?

— Художественную литературу.

— А ты?

— Конечно. Это меня очень обогащает, идейно. Обожаю шум и ярость, — загадочно добавил он.

Вот до чего людей чтение доводит — начинаешь изъясняться подобным образом.

— Ну, последнее, что я читал, — произнес я, — это роман Джорджа Оруэлла. «Скотный двор». Точнее, перечитывал. Сейчас вот «1984» читаю.

И это была чистая правда, «1984» продвигался без сучка, без задоринки.

Доротея, или как там ее, послала нам воздушный поцелуй и процокала к выходу, застегивая на ходу блузку. Уже в дверях она сбилась с шага, испуганно замерла и поскорее юркнула в коридор. Проем заполнил Наб Форкнер. Втянув голову, он медленно протиснулся в дверь и со вздохом остановился, чтобы восстановить исходную форму, исходный вес.. Вообще-то, с творчеством Наба я был совершенно не знаком. Я продремал и проикал два фильма с его участием — на высоте тридцать тысяч футов, в укромной темноте трансатлантических авиалайнеров. Пресс-релиз у меня в руках подтверждал, что Наб исполнял роли бродячего индейца-пауни в «Виски с лимоном» и глухонемого в ярком прошлогоднем бурлеске «Записки из желтого дома». И бродяга, и глухонемой, насколько я помнил, отличались буйным нравом, склонностью к внезапным вспышкам безадресного насилия — здоровенные бугаи, форменные троглодиты. И сейчас весь его вид — гориллоподобная сутулость, черные лоснящиеся волосы до плеч, тяжелые костяшки, задевающие пол при каждом шаге, — призван был акцентировать неизбывно-первобытный аспект натуры Форкнера, его пещерную щетину, доисторические джинсы, пивное брюхо благородного дикаря. Не нужно было психиатра, чтобы понять: Форкнер готов, спекся, сейчас рванет. Рост шесть футов пять дюймов, вес фунтов триста. Призовой экземпляр.

— Привет, Наб, — сухо произнес Филдинг. — Чего стул не возьмешь.

Действительно, чего? Наб взял стул и небрежным движением кисти отшвырнул в угол. Потом смахнул на пол хромированный яичный таймер Филдинга, который мы использовали вместо метронома для потенциальных стриптизерш. Ссутулившись еще сильнее, он настороженно протянул руку, в любой момент готовый одним махом очистить столешницу от всех ее хай-тековских причиндалов. Он поднял взгляд — неожиданно заискивающий, выжидательный.

Филдинг резко встал со стула.

— Спокойно, Наб, спокойно, — произнес он. Форкнер нахмурился и распрямился.

— У нас сцена ярости, так? — спросил он абсолютно спокойным голосом. — Мужского гнева. Для меня главное — методика. Мне нужно предварительно разъяриться.

С самого начала это был фарс. Наб оказался актером одной роли, ярмарочной бородатой женщиной. Для нас он был бесполезен. Ну кто поверит, что Кадута Масси произвела на свет эту гору? Как он сможет убедительно притвориться, будто уступил в драке Дорну Гайленду? А представить его в объятиях Лесбии Беузолейль? Нечего и пытаться. Пусть ждет, пока не всплывет роль очередного жирного психа... Но в любом случае мы должны были попробовать его, а он — нас. Он должен был прийти проверить, не помогут ли его распоясавшиеся гормоны, его специфический подход, специфическая версия сшибить еще пару баксов. Полагаю, все мы торгуем тем, что имеем. Актеры — мастера стриптиза, они занимаются этим целый день. Филдинг навешал на уши Форкнеру традиционной лапши, и, наконец, тот двинулся к выходу, сметая все на своем пути.

— Великолепно, — произнес я. — Теперь опять все сначала.

— Не отчаивайся, Проныра. Вся фишка в том, что и Наб, и Давид — оба сидят под Герриком Шнекснайдером. Я ему позвоню, а ты пока займись выпивкой. Твоя очередь.

Филдинг позвонил Геррику Шнекснайдеру. Он сказал, что ему нравится, как играет Наб, и поинтересовался, насколько тот сейчас свободен. Была осторожно названа ориентировочная сумма— шестизначная, но едва-едва шестизначная.

— Наб вполне свободен, — объявил Филдинг, положив трубку, и включил интерком.

— Еще бы.

— Да ладно, на вышибалу он подойдет, эдакий костолом. Глянь-ка лучше, кто к нам пожаловал. Челли Унамуно. Мексиканка. Девятнадцать лет. Говорят, она ого-го.