Когда он поднял глаза, его внимание привлекли два факта. Первый, что сидящая перед ним женщина была более худощавой, более светловолосой, но в полной мере обладала утончённой чувственностью своей дочери. Второй же факт состоял в том, что хотя женщина сидела совершенно спокойно и смотрела на него вполне приветливо, рука, которую он поцеловал, сжала его кисть, как тиски. С поблёкшей улыбкой он пытался высвободить свою руку, но это ему не удавалось, и, чтобы как-то скрыть растерянность, он наклонился и ещё раз поцеловал белую перчатку. Только тогда она его отпустила. С противоположного конца стола за ними следили тёмные глаза её мужа.
Скрывая удивление за своей самой обворожительной улыбкой, Ясон проделал длинный путь вдоль стола и добрался до великого предпринимателя. Рукопожатие Ван Остена было сухим и крепким, он также молча задержал на мгновение руку Ясона в своей, «словно, подумал Ясон, что-то обещая в ближайшем будущем».
Посреди стола стоял третий прибор, и перед ним сел Ясон. Он сидел лицом к среднему из трёх больших окон, выходящих на Конгенс Нюторв, и, как только он отметил это про себя, индиец раздвинул портьеры и отошёл к стене. Для тех, кто смотрел на них с площади, Ясон был теперь частью знаменитой живой картины.
Ужин ещё не принесли, но на каждом конце стола стояла бутылка вина с высоким горлышком, и Георг ван Остен повернул этикетку к Ясону.
— Это айсвайн, — сказал он. — Виноград не снимают, пока он не заболеет pourriture noble, плесенным грибком, который проделывает отверстия в кожуре, так что вода испаряется, и сок концентрируется. Этот похожий на изюм виноград оставляют на кустах до первого мороза. Получается очень сладкое и очень крепкое вино. Вобравшее в себя все страдания, которые претерпел виноград. Слишком сильно сказано, Маргрете?
— Ты, Георг, — ответила женщина, — как всегда, точен.
— Примечательно, — продолжал он, обращаясь к Ясону, — что часто только с первым морозом начинается окончательное облагораживание. Если так можно сказать, прямо перед гниением. Точно так же и с сыром, и с говядиной. Возможно, именно схожий взгляд на человеческую жизнь заставил вас обратиться к нам?
Ясон широко улыбнулся в ответ на эту изящную шутку, радуясь одновременно возможности всё объяснить.
— Могу заверить вас, — сказал он весомо, — что я пришёл сюда без всяких теорий. Для меня было важно встретиться с вами, не имея предвзятого мнения. Смею добавить, что, собственно говоря, я здесь присутствую не как человек, а как объективный регистратор. Я нахожусь здесь по поручению публики, чтобы, как я уже сообщил, написать книгу о выдающихся личностях. Книгу, которую я задумал как руководство по достижению счастья. Я пришёл лишь с уверенностью в том, что вы можете дать такое руководство, и исхожу исключительно из того, что вы относитесь к любви как к дереву, которое можно вырастить, ведь вы доказали — нет никаких оснований сомневаться в том, что оно может вырасти до небес.
Слегка запыхавшись и немного смущённый, он откинулся на спинку стула.
— Вы говорите, — сказал Георг ван Остен, — как человек с богатым опытом.
Ясон покраснел, отчасти при мысли о том, что упомянутый опыт включает в себя дочь этого человека, отчасти от удовольствия.
— Возможно, — сказал он гордо, — это привилегия художника — уметь чувствовать то, чего он сам ещё не испытал.
— Но, — добавил он быстро, — нет ничего более важного, чем действительность. Я как раз надеялся, что сегодня вечером смогу услышать ваш рассказ об этой действительности. Рассказ для наших сограждан о том, как вы, находясь в этом чудесном состоянии равновесия вашей жизни, вспоминаете историю вашего брака.
Две пары глаз изучали его, и на мгновение Ясону показалось, как будто они ищут скрытый за его словами смысл, и он улыбнулся им своей самой искренней улыбкой, положив перед собой в качестве подтверждения своей объективности маленькую стопку чистых листков для записей.
— Вы должны знать, — сказал Георг ван Остен, — что мы с женой редко вспоминаем прошлое. В нашем возрасте дело обстоит так, что воспоминания, следы прошлого, напоминают о лампе Аладдина, — На минуту его взгляд задержался на индийце. — Они могут казаться тусклыми, возможно даже ни на что не годными. Но если их слегка потереть, то есть опасность вызвать нечто чрезвычайно бурное. Не правда ли, Маргрете, нужно быть осторожным, когда прикасаешься к прошлому?
— И тем не менее, господин Тофт, — продолжал он, — мы согласились исполнить для вас сегодня вечером небольшой фрагмент воспоминаний. Уже не первый раз нам предлагают выступить с публичными воспоминаниями, но все прежние предложения мы отклоняли. Тому, что мы согласились на вашу просьбу, есть множество веских оснований. О некоторых из них мы можем поговорить позднее, другие так и останутся нераскрытыми, ведь для поступков людей всегда существуют как явные, так и тайные причины, ведь и вы тоже, — здесь он на минуту задумчиво взглянул на Ясона, — рассказали нам не о всех мотивах, которыми вы руководствовались, когда просили об этой встрече. Но для начала могу сказать вам, что именно потому что моя жена и я так редко вместе обращаемся к прошлому, этот вечер для нас, как и для вас, интересен своей новизной. С Маргрете же мы на самом деле договорились лишь о том, что будем рассказывать о событиях примерно в том порядке, в котором они происходили, чтобы, если так можно выразиться, вовлечь вас в их ход.
Он сделал паузу и налил в бокал Ясона вина. У другого конца стола актриса наливала себе сама.
— Поднимем бокалы, — сказал Георг ван Остен, и они выпили. Ясон и прежде пил сладкое вино, и всегда оно казалось ему похожим на лимонад с добавлением спирта. Когда он сделал глоток этого вина, в голову ему ударил аромат миндаля, кориандра и незнакомых пряностей — и так там и остался.
— Наша с женой любовь, — продолжил Ван Остен, — была любовью с первого взгляда, — и он снова приподнял бокал.
Ясон взял свой бокал, и они снова выпили по глотку.
— Мы встретились, впервые увидели друг друга во время выхода актёров на сцену после спектакля «Игры в ночь на Святого Ханса».
Ясон уже поднёс было ручку к лежащему перед ним листу бумаги, но тут прозвучал голос Маргрете.
— Ты ошибаешься, мой дорогой, — сказала она приветливо. — Это было после «Холма эльфов», — И, слегка улыбнувшись, добавила: — Ранний старческий маразм у мужчин, господин Тофт, это одна, лишь одна из тех слабостей, с которыми женщинам приходится мириться. — Она встретилась взглядом с Ясоном. — Но этого, — заметила она, — такой молодой, полный сил мужчина, как вы, не поймёт.
У Ясона возникло лёгкое чувство неловкости, и, чтобы скрыть его, он осушил свой бокал.
— На сцене, — сказала Маргрете, — ты ослеплён светом и поэтому не видишь публику. Её чувствуешь как некую струящуюся силу, а для актрисы это прекрасное ощущение — чувствовать приток силы. Но мне всегда было важно видеть, что именно ко мне струится. Вам понятно это, господин Ясон?
Ясон кивнул.
