Решительный натиск Вейна оставил монаха равнодушным.
– Тогда опровергните ее.
В пародии на подобострастное отношение к теме Вейн постучал костяшками пальцев себе по лбу:
– Во-первых, выдвинем общее возражение. Христос был как Богом, так и Совершенным Человеком, а, будучи Совершенным Человеком, разве не должен был он обладать всеми человеческими качествами и признаками? Поэтому мы скорее всего не ошибемся, предположив, что у Христа было две руки, два глаза, рот и так далее и что, кроме того, он смеялся, плакал, спал и видел сны, как обыкновенный человек. Затем возьмем частный вопрос, по которому должны сходиться во мнениях все, кто придерживается ортодоксального учения. В Евангелии сказано, что Христос спал, ибо разве не говорится в четвертой книге от святого Марка, что Иисус Христос спал на корме корабля в море Галилейском, когда поднялась буря, и ученикам пришлось будить его, дабы он восстал и усмирил бурю, а поскольку (как учит нас Артемидор) сон есть не более чем оболочка для сновидений, не должны ли мы предположить, что Христос видел сны и на том судне, и в иных местах, и в иные времена? Поэтому не подлежит сомнению, что Христос спал, и вполне вероятно, что он видел сны.
Вейн ухмыльнулся своей волчьей ухмылкой.
Улыбнулся и монах:
– Вам непременно следует оставаться кладбищенским вором, ибо вы никогда не прославитесь как экзегет. Вы привели мне два аргумента, но одно-единственное опровержение доказывает несостоятельность обоих.
Сон – это не качество, а скорее отсутствие такового, то есть отсутствие бодрствования. Так же и сновидение – не признак, а скорее отрицание такового, то есть рациональности. (Это как если бы чернокожего пришлось называть «цветным», что абсурдно, ибо на самом-то деле он страдает именно отсутствием цвета, ведь, как утверждает Блаженный Нико, чернота – это не цвет.) Как и Зло, состоящее лишь из отсутствия и отрицания, сон и сновидение должны считаться неотъемлемыми качествами человеческими не в большей степени, нежели одноногость, слабоумие, слепота или альбинизм. Если Христос спал, тогда он не был Совершенным Человеком, а следовательно – и ни Христом, ни Богом, а если не был он Богом, тогда свидетельство его ученика Марка можно смело признать не имеющим никакой ценности. Но все это абсурдно и противоречит ортодоксальному учению.
Однако, если предположить, как делаю это я, что на том носимом бурей судне Христос никогда не спал, то как же мы сможем объяснить свидетельство Марка? А вот как. Из той же главы Евангелия от Марка мы узнаем, что Христос говорил не иначе как притчами. Припишем ли мы Богу усталость? Какой нормальный человек будет осуждать ветер? Наделим ли мы море Галилейское ушами? Наоборот, несомненно то, что, когда мы читаем о спящем Христе, мы читаем об обыгрывании притчи. Море, по которому они плыли, было не реальным морем, а Морем Снов, и смысл притчи в том, что не Христос спал, а спали его апостолы, и он усмирил их кошмар. Спать – значит быть без сознания. Может Бог лишиться сознания? Нет. Видеть сны – значит быть обманутым. Может Бог быть обманутым? Нет. Сновидение есть обман. Как и магия, это плутовство, игра на разуме и чувствах, и христианство в равной степени не признает ни снов, ни магии.
– Вы презираете магию? – Саатих непрерывно пускал слюни. Противно было смотреть, как он ест.
– Магия – это абсурд. Это система мышления, которая не действует и ни к чему не приводит, – сказал монах.
– Она действует, но ни к чему не приводит, – сказал Вейн.
– Но она прекрасна. Магия – это искусство, которое радует взор и слух, – сказал Бульбуль.– В пентаграмме и чарах есть поэзия. Кажется, будто они обещают бесконечное блаженство, но не могут выполнить обещание.
– Как истории Йолла, – вздохнув, сказал монах.– Историй Йолла мне будет не хватать.
– Йолл мертв, но истории его живы, – отозвался Бульбуль.– Я записал их под его диктовку. Рукопись я назвал «Альф лайла ва лайла», то есть «Тысяча и одна ночь».
Тут вмешался цыган, который обедал за тем же столом. Пришел он, как он объяснил, поскольку понял, что должно произойти нечто удивительное.
– Даже в Сарагосе, откуда я родом, знают об историях Йолла. Йолл, однако, был больше нежели сказитель, и жизнь его означала нечто большее. Каждый человек несет в себе свою судьбу. Судьба – это история, записанная в его сердце, в его печени и костях, и она излучает перед ним его будущее. Где-то во внутренностях каждого человека находится его судьба, болезненная, как почечный камень.
Это кисмет. Это история, которая сочиняет человека. Из судеб одних людей получаются мелкие истории, из судеб других – великие, эпические. Большие истории пожирают малые. Все мы здесь, – сказал он, поглядев вокруг, – во всяком случае почти все – эпизоды в чьей-то истории.
– Ничего не понимаю, – простонал Бэльян.– Все это так страшно и бессмысленно. Просто какой-то сплошной круговорот.
И тут кто-то пронзительно вскрикнул. Все обернулись. Голова на одном из подносов говорила сквозь шелковую оболочку.
– Быть гостем султана – всегда удовольствие, – говорила голова Кошачьего Отца, – даже только частично.
– Дух, можно задавать тебе вопросы? – спросил монах.
– Задавайте.
– Дух, каково твое нынешнее состояние?
– Я страстно желал сна, но даже в смерти не обрел его.
– Как раз так и написано: «Не все мы уснем, но все переменимся», – отозвался монах.
– Именно так.
– Теперь скажи нам, что есть или был Арабский Кошмар?
– Это болезнь, проклятие, страх и жестокий людоед – все в равной степени.
– Возможно, и так. И все же едва ли он может быть какой-либо из этих четырех вещей в общепринятом смысле, ибо, кажется, можно жить у него в рабстве не только не теряя хладнокровия, но и благоденствуя. Быть может, это идея или метафора способа существования?
Некоторое время голова молчала. Вейн между тем поднялся из-за стола и крадучись направился к каменному возвышению, на котором покоилась голова.
Затем снова раздался приглушенный голос:
– Это трудные вопросы. Вам хватает смелости предположить, что кошмар сей – всего лишь идея. Я не желаю вам противоречить. Задумайтесь, однако, ведь это идея, которая убивает, – если это идея.
Султан дрожал. Вейн медленно продвигался вперед. Монах вновь перешел в наступление.
– Это Кошмар убил венецианского художника, известного как Джанкристофоро Дориа?
– Художник, коего вы назвали, погиб от рук своих бессердечных сообщников. Его уничтожили условия заточения в Аркане. Он умер от безумия, что таилось в нем. Он совершил самоубийство. Его убили с помощью колдовства. Его одолел Арабский Кошмар. Смерть его была предопределена, и более чем предопределена. В Алям аль-Митале всегда больше причин, нежели событий. Это порождает огромное давление. Некоторые из предопределений несовместимы. Больше мне нечего сказать.
