При взрыве – Владимир, ничего не знавший о действии пороха, представлял его как одновременную вспышку множества молний – зародились существа, неподвластные законам, обязательным для всего сущего. Их обошли своим вниманием время и смерть, им подвластны были пространство и материя.
И они стали богами. Первыми богами нашего мира.
Забавляясь своим могуществом, они зажигали и гасили звезды, создавали и уничтожали планеты. В воображении княжича возникло зрелище гигантских рук, ломающих, словно засохший блин, плоский квадрат Земли, так ярко описанный в читанной недавно книге Козьмы Индикоплова. Для забавы же Старые Боги создали на некоторых мирах жизнь, чем внесли в свое существование элемент неожиданности. Так пастырь, изучивший каждую овцу в своем стаде, никогда не сможет точно предугадать, куда в следующий миг направится каждая из них.
Люди появились на Земле случайно. Вдыхая жизнь в очередное из своих чудовищных порождений, один из Старых перестарался, и жизненная энергия оплодотворила жалкую обезьяну, созданную воплощением зла, чешуйчатым духом Азатотом, ради тех гримас, что появлялись на ее морде во время смертных мук. Азатота смешило, как она кривляется, силясь в последнем смертном усилии вырваться из безжалостных зубов хищника.
Для Бога, как известно, вечность – что миг. Очень быстро человечество расплодилось по земле. Оказалось, что еще одним нежданным даром стала для людей возможность творить. Рисуя на стенах пещеры или пытаясь вылепить неумелыми руками из глины изображение богов, человек тем самым творил их во плоти, и Новые Боги обладали таким могуществом, каким его наделили люди в своем воображении.
И как бы чудовищны Новые Боги ни были внешне, по своему поведению они походили на создателей-людей. Когда Старые почувствовали угрозу, было поздно.
В той битве сталкивались светила и гибли бессмертные, горела вода и резал на куски твердый как сталь воздух. В той битве Старые проиграли, хотя и Новым пришлось заплатить полной мерой. Склонилась, рыдая, над разорванным телом своего мужа Осириса утратившая в один миг свою воистину небесную красоту Исида. Рядом скулило над разбитым о звезды телом своего господина Аида то, что осталось от его знаменитой собачьей своры: три лучших пса, сросшихся злой волей в чудовищное единое тело. Катался по земле от невыносимой боли Янус, но даже крикнуть не мог; расколотое пополам лицо раскрылось книгой, так что с одной стороны можно было видеть сразу два его профиля, зато с другой сочился розоватой жидкостью рассеченный мозг.
Старых заточили, и подробности об этом отсутствовали в «Палее». И не зря. Много хитрости и изобретательности пришлось использовать Новым, чтобы, к примеру, лишить свободы Йог-Сотота, Одного-Во-Всем, кто сам был пространством и временем.
Зато много говорилось в книге о скромном божке Яхве и о маленьком кочевом племени хабиру. Их необыкновенная вера сделала божка одним из самых могущественных хозяев, когда бы то ни было придуманных людьми. Много говорилось и о том, как Яхве перессорил Новых Богов и породил междоусобную войну. Для победы он не пожалел даже собственного сына, казненного, чтобы неверующие уверовали. Наивные хабиру, отрицавшие кровавую жертву, не захотели почитать Распятого, и новообращенные варвары рассеяли по всему миру народ, считавший себя богоизбранным.
Вспомним, боги созданы нами, людьми. И вот бог предал создавший его народ. Что ж, очень по-человечески, не правда ли?!
Княжич Владимир, не закрывая «Палеи», положил сверху еще одну громоздкую и тяжелую книгу. Раскрыв ее, он недовольно поморщился. Латынь. Та самая ненавистная «кухонная» латынь, которой в Западной Европе давно заменили звучный язык Овидия и Горация. Похожие на раздавленных пауков буквы были не всегда понятны, но с третьей попытки княжич все-таки смог прочесть заглавие: «Liber Ivoris». «Книга из слоновой кости», если, конечно, не подвели те долгие часы зубрежки, которые были постоянным и неотвратимым ужасом его детских лет, проведенных в Галиче.
Слоновой кости на переплете обнаружено не было. Более того, страницы тоже оказались не костяные, а из вполне привычного пергамена, кстати, совсем неважного качества. Некоторые были попарно сшиты, так что узнать их содержимое можно было только после того, как читатель разрежет скреплявшие их шнурки из тонкой кожи. Были и уже разрезанные пары листов. На первом из них кто-то торопливо и небрежно писал слова, не имевшие видимой связи с заметками, помещенными ранее или в конце книги. Второй лист, тот самый, что скрывался за кожаными шнурами, всегда был девственно чист. Владимир долго разглядывал одну из таких страниц, рассчитывая увидеть следы смытого или соскобленного текста, но казалось, что чернила или тушь никогда не оскверняли желтоватой поверхности пергамена.
Ничего не могли подсказать и заметки на первых листах, не без труда прочитанные Владимиром. «Вечная поляна земляники», «Лестница в небо», даже какая-то неведомая «Растафари». Оставалось только гадать, что это. Название неведомого города, обрывки заклятий или, возможно, имя таинственной принцессы с Востока. Непременно с Востока, у западных варваров не хватило бы таланта для создания такого прекрасного имени.
Владимир Ярославич достал небольшой кинжал, который постоянно носил с собой. В Галиче, сотрясаемом постоянными заговорами и попытками переворотов, часты были расправы над проигравшими в этой борьбе, и победители вымещали свою злость и скопившийся страх привычными, но от этого не менее жестокими пытками. Княжич не желал стать главным номером скоморошьего представления под названием «торжество победителей» и готов был предпочесть тихую смерть от собственной руки. Церковь, конечно, осуждала самоубийство, но большим грехом, с точки зрения гордого сына Ярослава Осмомысла, было бы стать посмешищем на глазах гогочущей черни.
Тонкое острие заботливо отточенного лезвия потянулось к ремешкам, стягивавшим сразу несколько листов книги. На первой странице неведомый автор не только оставил очередную маловразумительную надпись, но и решился проиллюстрировать написанное. Эта картинка и привлекла внимание княжича, решившего заглянуть внутрь сшитых листов.
Неровные линии выдавали неопытную руку рисовальщика, и картинка получилась нелепой, как ученическая зарисовка на полях школьного диктанта. Но хотелось верить, что ребенку не придет в голову рисовать подобное. На картинке закутанная в широкое одеяние молодая женщина сжимала в объятиях отвратительный скелет, бессмысленно скалившийся со страницы книги и, казалось, глядевший прямо на Владимира.
Не сразу, но княжич разглядел, что изображено не объятие. Скорее всего, дама на картинке пыталась голыми руками разорвать скелет на отдельные фрагменты. И это у нее получалось. Темное пятно снизу рисунка, принятое Владимиром сначала за небольшую кляксу или случайный росчерк пера, оказалось старательно прорисованной берцовой костью, на которой еще держались наколенник и поножи.
Познаний в латыни хватило княжичу, чтобы перевести пояснительную надпись. «Прекрасная Дама, не знающая пощады», – гласила она, и Владимир мысленно согласился с определением. Сложно представить более мстительную особу, чем эта, не устающая бороться даже с мертвецом.
