Я скольжу к нему, обнимаю и дотрагиваюсь рукой до его члена, такого же длинного и тонкого, как и он сам:
— Разве ты никогда не играл с друзьями, когда был мальчиком? Ты никогда не был с мужчиной? — Я останавливаюсь. Конечно же, не был, хотя каждый молодой человек в его возрасте — каждый, кого знал я, когда был в его возрасте, — хотя бы раз пробовал это.
— Но… — и замолкает, мы снова обнимаемся, наши губы борются.
Он такой же неопытный, как и его сестра, когда у нас в первый раз был секс, но он знает, чего хочет. Возможно, он много думал о сексе с мужчинами, если он так жаждет этого. Я притягиваю его еще ближе. Он поворачивается, опирается руками о камень. Мне трудно войти в него, несмотря на воду и мою слюну, но я ласкаю его, он расслабляется и впускает меня. Я двигаюсь внутри него, сначала медленно, потом быстро. Он кричит, но не просит меня остановиться, наоборот, он притягивает меня к себе, когда я останавливаюсь.
Мы кончаем: мое семя глубоко внутри него, его — маленькое мутное облачко в воде. Потом мы снова садимся в воду, его прекрасное тело прижимается ко мне. К этому времени я узнал его семью достаточно хорошо, чтобы попытаться обменяться с ним стихотворениями. Такой легкости после секса я еще не испытывал.
У меня и раньше был секс с мужчинами. Я знаю, что для некоторых это великая страсть, но для меня это всегда было делом случая. Друзья выпивают вместе слишком много саке, восхищаются остроумием друг друга, стихотворениями или просто жаждут ощутить прикосновение чужой кожи к своей; поэтому они поворачиваются к тому, к кому испытывают привязанность, или кому доверяют, или же просто к тому, кто сейчас свободен или доступен. Всегда случается так или иначе.
Сейчас же это было ликованием жизни после вспышек молнии и грома. Или грустью после убийства лисы?.. Или и тем и другим вместе.
50. Дневник Кицунэ
На рассвете случилось следующее: первое — вернулись Йошифуджи с Братом, уставшие и промокшие, в грязных вонючих одеждах. Между двумя мужчинами чувствовалась некоторая напряженность, хотя Йошифуджи сразу же ушел к себе в комнаты, едва успев сказать нам пару слов. Он только улыбнулся мне.
И второе — Брат, не сказав ни слова, сразу прошел через мои комнаты в покои Матери (женщины разбегались в разные стороны, как когда-то раньше — куры). Дедушка и я пошли за ним.
— Мама! — Его голос был хриплым, как будто он много кричал или плакал в эту ночь. — Мама!
— Она спит, — сказала Джозей, когда Брат раздвинул ширмы и приблизился к постели Матери. Мать спала, закутавшись в ночные платья, ее волосы разметались по полу. Брат распахнул ее верхнее платье. Джозей и остальные слуги смотрели в другую сторону или вообще растворились в воздухе.
Она действительно казалась спящей, если бы у нее не было разорвано горло. Брат всхлипнул и отвернулся.
— Значит, это было на самом деле! Это произошло.
Я встала на колени около Матери.
— Что случилось?
Ее платья съехали набок и были почти черными от крови. Она свернулась в клубок, как будто снова была лисой, словно пыталась унять боль, зализать раны.
— Мы охотились там, снаружи, — сказал Брат упавшим голосом. — Это собака! Но я не остановил ее… Я был так поглощен тем, что был человеком, что даже не узнал ее, пока она не умерла.
— А как же магия? По крайней мере она не показалась Йошифуджи женщиной? Он не говорил? — Меня трясло. Я коснулась пальцами ее лица, холодного и влажного. Ее глаза были все еще открыты, в них была земля.
— Я не знаю, что он видел. Потом была гроза, молния ударила в дерево рядом с нами и… — Он заплакал и не договорил.
Дедушка строго на него посмотрел. Он встал на колени перед трупом моей Матери, убрал спутавшиеся волосы с ее лица и погладил по голове.
— Моя маленькая бедная дочка! Ты никогда бы не стала хорошим человеком, ведь так?
— Что с нею будет теперь? — спросила я.
— Ничего. Она лиса. И она умерла.
— Но старик, который не хотел отдавать мне свою голову, сказал, что у лис тоже есть душа. Она уже ушла? Как же перерождение?
— Тот старик был дураком. Все люди дураки. — Дедушка осторожно встал. Я вдруг заметила, что он сильно постарел с тех пор, как мы стали людьми: когда-то маленькие морщинки в уголках глаз расходились почти до висков. — Как и все мы. Нет. Мы просто умрем, и все. Нет никаких призраков, нет Чистой земли, которая бы нас ждала, нет перерождения. Только сейчас, а потом — смерть.
Я легла рядом с Матерью, свернулась клубком вокруг нее, как будто она была еще жива и я была ее детенышем, спящим в темноте нашей старой норы. У меня щипало глаза, как будто в них таяло какое-то ядовитое вещество. Спустя некоторое время я поняла, что плачу.
— Почему мне грустно? — спросила я. — Я никогда раньше не расстраивалась из-за смерти. Ведь так и должно быть, это нормально.
— Это еще одна цена, которую должны платить люди: потеря.
— Людям за слишком многое приходится платить, — с горечью сказала я. — Я даже не подозревала, за сколько.
— А ты еще даже не начала понимать этого, Внучка, — резко сказал Дедушка.
На веранде раздались шаги.
— Жена!
Брат вздрогнул. Мы втроем молча, с испугом посмотрели друг на друга.
— Жена! Джозей! Кто-нибудь!
Я услышала, как он отодвинул ширму. Шаги приближались.
— Где все?
А потом он отодвинул еще одну ширму и вошел в комнату, где были мы и моя мертвая Мать. Он переоделся в чистые платья, от него пахло чем-то сладким.
— Что? — Он остановился, посмотрел на нее и нахмурился. — Это не та лиса, которая…
— Мать твоей жены покинула этот мир. Она умерла, — ответил Дедушка.
— Нет, — сказал Йошифуджи. — Это не она. Я вижу раны.
Брат тяжело вздохнул.
— Ты не видишь ничего, — сказал Дедушка. — Здесь нечего видеть.
— Но… — Йошифуджи потряс головой, как будто хотел стряхнуть с нее налипшую паутину.
— Ты видишь только это: умерла женщина, ее семья скорбит. Ничего больше.
— Я полагаю, что так, — медленно проговорил Йошифуджи. — Наверное, у меня просто никак не выходит из головы та мертвая лиса. Значит, твоя мать тоже умерла. Мне так жаль, милая жена. — Он наклонился ко мне и взял за руки, поднял и обнял, не обращая внимания на мои слезы на своих шелковых платьях. — Мы позовем священнослужителей. И твоя мать очнется в Чистой земле.
— Я так не думаю, — сказала я и заплакала еще сильнее.
Брат закрыл лицо руками и выбежал из комнаты.
Собака вернулась на следующий день. Я не могла винить ее в смерти Матери. Как она могла знать, плохо или хорошо поступает? В конце концов, она была всего лишь собакой…
