Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
И вдруг в патриархальный азарт древнейшего человеческого занятия, столь дорогого сердцу и угодного богам, разом разбив все очарование яркого зимнего дня, вплетается пронзительная трель…
* * *
Владимир встряхнул головой, выходя из очарования, навеянного памятью. Оказывается, его “вятка”, которую он, весь погрузившись в воспоминания, вел “на автопилоте”, создала пробку, пропустив свой цвет на светофоре, и теперь разноголосые гудки сзади сливались в обиженную какофонию. Вот вам! Ругнувшись, Бекбулатов, не оборачиваясь, показал “чайникам” в заднее стекло средний палец правой руки и рванул с места вперед.
Трель звонка напоминальника повторилась. Кто вызывает? А, ерунда!…
Такой вот примерно звонок и прервал памятную зимнюю охоту. Тогда Волмара срочно вызвал домой отец, и пришлось спешно пересесть с верного коня на присланный за ним вертолет. Шайтан-арба! Отец тогда просто-напросто продал его с потрохами Полковнику! Продал за несколько ящиков со “стингерами” и еще какой-то техникой, необходимой для войны с неверными. Всегда так! Ради независимости и процветания родного улуса Волмар еще сопляком должен был уехать за моря в туманную Британию, дышать там поганым смогом десяток лет, получая ученую степень, европейский лоск, приобщаясь к культуре… Теперь вот, повинуясь воле отца, стал Владимиром и вынужден жить здесь, вдали от родной степи, прикидываться этим поганым русским — мало их проклятых голов сложено к стопам покровительницы рода Аксу-Берке! Когда же закончится все это? Какой шайтан навел охотников Полковника точно на него, на Волмара? Почему боги сделали так, что только в Великой Степи нашелся двойник (хоть и не совсем идентичный) здешнего жандармского штаб-ротмистра Владимира Бекбулатова?
Отцу, конечно, наплевать — Волмар всего лишь один из десятков детей, пусть и самый любимый, но только один из многих. Пропади он в этой проклятой богами стране, и наследником станет жирный недоносок Талкар, сын нынешней любимой жены Гуль-бахрам. А Волмар уже и так не в состоянии терпеть, срывается по пустякам, может завалить все дело, покрыть себя и весь род позором. Все идет наперекосяк: сначала этот молокосос Радлинский, не к месту прилюдно начавший изумляться тем, как переменился после поездки штаб-ротмистр, потом эта мерзкая потаскуха Гренская. Раскапризничалась не вовремя, расцарапала лицо… Как Волмар удержался, чтобы не свернуть тогда этой стерве ее куриную шейку? Вот был бы номер! Теперь Полковник, ничтожный пожиратель лошадиного навоза, не смог уследить за Бежецким, и придется в темпе, ломая всю тщательно продуманную игру, завершать эту фазу операции. И этот баран Бежецки и — второй, скотина, заерепенился… Нет, так дальше невозможно. Волмар приткнул автомобиль к тротуару и суетливо, дрожащими пальцами, вытащил из нагрудного кармашка пиджака изящную серебряную коробочку. Пара секунд, и ледяная волна знакомо пронзила мозг, смыв все мешавшее, растворив все лишние эмоции, заставив мыслить трезво и четко…
21
Александр еще немного постоял перед захлопнувшейся дверью, стараясь задавить в себе последствия выматывающей вспышки ярости, а затем вернулся в кабинет и рухнул в кресло. В руки папку почему-то брать не хотелось. Хотя обложка была девственно чиста, это пухлое вместилище для бумаг представлялось чем-то противным, грязным, как будто долго валявшимся на помойке. Преодолев брезгливость, Бежецкий протянул руку и расстегнул замок.
Беглый просмотр содержимого ничего особенного не дал. Так, всякая канцелярская ерунда: вороха бумаг, каких-то ведомостей, компьютерных распечаток, факсовые ломкие рулоны, смахивающие на верительные грамоты послов неведомых держав, запечатанные крафтовые пакеты, содержащие что-то на ощупь напоминающее компьютерные дискеты и компакт-диски, конверты с фотографиями… А-а, этой тягомотиной можно будет заняться позже. Перебарывая навалившуюся после нервной вспышки усталость, Бежецкий зевнул и, звякнув пару раз колокольчиком, крикнул:
— Клара! Обедать!
Про себя с усмешкой он отметил, что барские привычки уже почти не приходится имитировать — все получается само собой, очень естественно. Неужели все-таки просыпается пресловутая генетическая память десятков поколений предков-дворян?
В углу стола, вероятно помнившего еще прапрадеда владельца особняка, сложенная на чеканном серебряном подносике Александра ждала пачка свежей, еще не разобранной корреспонденции. Среди счетов от газовой, электрической и прочих компаний, как всегда норовивших пустить по ветру отпрыска древней фамилии (а с некоторых пор — коронованную особу!), нескольких газет разной толщины, качества бумаги и цветастости первой полосы, а также неизменного множества пестрых рекламных буклетов внимание привлек маленький конвертик без обратного адреса, содержащий визитную карточку отличного александрийского картона с золотым обрезом. На визитке, очень похоже что на лазерном принтере, было напечатано изящным витиеватым шрифтом буквально следующее: “Не соизволит ли его сиятельство граф отужинать с нижайшим своим слугой” и чуть ниже приписано от руки: “Сашка, приезжай сегодня после семи к Христопопуло. Я уже заказал столик и буду ждать. Влад”.
Бежецкий с сомнением повертел в руках картонку и даже понюхал ее. Немного пахло каким-то парфюмом не из самых неприятных. Странно, что нашпигованная информацией память, которая обычно сразу же выдавала нужное, теперь недоуменно молчала. Среди информации о сотнях знакомых графа, близких и не очень, насколько он помнил, нигде не упоминалось о человеке по имени Влад. Влад — это Владислав, в этом мире имя сугубо польское, а граф, помнится, не отличаясь ярко выраженным национализмом, как, впрочем, и большинство столбовых дворян, довольно предвзято относился к полякам. Шляхтичей, даже имевших не менее древнюю, чем у него, родословную и генеалогическое древо, пригревшее на своих ветвях кое-кого из исторических личностей, граф ставил почти на одну доску с евреями и азиатами. Тем более аромат визитки… Хм-м! Неужели?… Нет, о пристрастиях такого рода Полковник известил бы Бежецкого непременно. Значит, что-то другое. Что же?
Откинувшись в кресле и закинув руки за голову, Александр некоторое время размышлял, безотчетно копируя любимую позу своего прототипа.
“Выяснить точно можно только одним способом — пойти туда, куда приглашают. А если там приготовлена ловушка? Помилуйте, ротмистр, не пора ли перестать играть в “сыщиков и воров”? — Александр поймал себя на мысли, что и думать стал, как граф Бежецкий. Майор Бежецкий сказал бы про “казаков-разбойников”. — Посоветоваться с Бекбулатовым? Ни за что. Не нравится он мне в последнее время. Да и вообще… Нет! Только не с Бекбулатовым”.
Взгляд упад на забытый на краю стола стакан с минеральной водой. На запотевшей поверхности отчетливо выделялись следы пальцев…
* * *
Ровно в семь вечера Александр стоял на пороге ресторана Христопопуло, где обычно собирались сливки петербургской богемы, правда не откровенно декадентского типа, а претендующей на известность и некоторую светскость. Ресторанчик до некого памятного события был одним из излюбленных мест для встреч, небольших гешефтиков и просто приятного времяпровождения греко-левантийской диаспоры. Заведение прославилось лет двадцать пять назад в определенных кругах тем, что за одним из его столиков пустил себе пулю в висок некто Клейменский, поэт очень средней руки (не то, что вы подумали!), снискавший славу ниспровергателя авторитетов и ставший родоначальником целого направления, так называемого “клейменства”, в модернистской поэзии этой России. Александр еще на базе вынужден был прочесть несколько его стихотворений, вернее, образчиков весьма посредственно зарифмованного бреда, так как Бежецкий-первый был человеком начитанным и вполне мог знать перлы местного Вознесенского. Честно говоря, майор ни черта не понял в этих заумных строках, воспевающих “сфинксов, возалкавших геометрии” и “рдеющей травы горизонтальные пропасти”, очень напомнивших ему эксперименты “шестидесятников” в лице уже упомянутого “инженера рифм”, Евтушенко, Рождественского и прочая, и прочая. Тем не менее третьеразрядная забегаловка, где поэт-забулдыга, оседлав белую лошадь, завершил свой богатый вывертами и зигзагами жизненный путь, в одночасье превратилась в настоящую Мекку для столичной культурной элиты. Хитроумный грек, видимо прямой потомок незабвенного Одиссея, тут же смекнул, как из типичного события уголовной хроники сделать деньги, так что заведение, управляемое уже сыном Христопопуло-первого, почившего в отпущенный ему лукавым Дионисом срок, процветало и поныне.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
