Книга Доктор Смерть - Виктория Дьякова

Трое бывших эсэсовцев, одним из которых был бывший штандартенфюрер СС Альфред Науйокс, приехали в лагерь Дармштадт на американском военном автомобиле, с американским номерным знаком, в форме американской военной полиции. Руководитель группы Науйокс под именем капитана Майкла Джонса предъявил охране лагеря приказ, в котором содержалось распоряжение перевезти Отто Скорцени в Нюрнберг, где располагались советские следователи, для проведения совместного допроса. Скорцени вывели к воротам, посадили в машину, и… он исчез. Конечно, форма и приказ были предоставлены Науйоксу американскими разведчиками, которые сразу же после побега Скорцени переправили обоих бывших офицеров СД в США, штат Джорджия. Там Скорцени должен был демонстрировать летательные аппараты, применявшиеся им для выполнения специальных заданий, и заниматься подготовкой специальных американских частей, секретных десантных подразделений, наподобие тех, которые он создал в рейхе. Он появлялся в Мадриде и Баварии в сопровождении офицеров американской контрразведки. В Мадриде под крылом диктатора Франко он основал фирму — «Инженерное бюро Отто Скорцени». Она располагалась на улице Монтеро — совершенно открыто. Кроме того, что бюро непосредственно занималось проектированием, оно служило базой для агентуры ЦРУ на Пиренейском полуострове, а также убежищем для многих эсэсовцев, оказавшихся на нелегальном положении. Через Мадрид они бежали в Южную Америку. А агенты ЦРУ попадали в Европу.

Доллары, предоставленные Скорцени американцами, подтолкнули его создать тайную эсэсовскую организацию. Он дал ей название «Шпине», то есть «Паук». Задачи у организации были весьма разнообразные — от выплаты пенсий бывшим офицерам СС до масштабной террористической деятельности.

Составленный еще в осажденном Берлине план начинал действовать — в операции «Огненная земля» открывались новые страницы. Спустя год после освобождения Скорцени из плена вокруг него сформировался постоянно действующий круг людей. Кроме Науйокса в эту группу вошел бывший немецкий ас Рудель и бывший оберштурмбаннфюрер СС Адольф Эйхманн — правда, все под новыми именами, в основном латиноамериканскими, и с новой биографией. Все четверо открыто разъезжали по свету, на Ближний Восток, по странам Западной Европы, встречались с теми, кто прежде поддерживал фюрера, налаживали новые контакты — теперь уже в пользу США. Вся деятельность носила явную антибольшевистскую направленность, и американцы щедро финансировали ее через франкистское министерство обороны. Они готовились взять реванш. В ближайшем будущем.

Конечно, Маренн ничего этого не знала. Ей было известно, что Скорцени освободили, и после разговора с Науйоксом в Дармштадте, она даже могла представить себе, как это произошло. Однако она понимала, что заступничество Черчилля сыграло решающую роль — и в судьбе Скорцени, и в судьбе Шелленберга. Науйокс упомянул об этом. И потому она снова отправилась в Англию, чтобы поблагодарить бывшего премьер-министра.

— Вы спасли мир, Уинстон, — сказала она Черчиллю.

Красная стена рододендронов застыла за их спинами, поблескивая на солнце.

— Я всегда помню, Мари, что вы могли стать моей королевой. И всегда сожалею, что этого не случилось, — он вздохнул и поднял трость, предлагая пройти по аллее. — Могли ли мы подумать почти тридцать лет назад, когда мы сидели на скамейке в вашем саду в Версале вместе с вашим покойным отцом, Мари, а вы и принц Эдуард веселились как дети у фонтана — да что говорить, вы оба и были тогда почти детьми. Могли ли мы подумать, что жизнь со всеми нами сыграет такую штуку. Что всем нам придется стать участниками событий, которые перевернут мир, и сыграть в них не последнюю роль. К вам это тоже относится, Мари. Хотя вы и не командовали армиями, как ваш отец, и не заседали в кабинете министров, как я. Вы напоминали нам, и маршалу Фошу, и мне, да и многим другим, что, несмотря на то, что век бросает нам вызов и заставляет стать железными, мы должны сохранить в наших сердцах милосердие, ренессансное чувство, о котором теперь напоминают только картины Боттичелли в музеях.

Она благодарила Черчилля и считала, что выполнила свой долг. Ей спасли жизнь — она тоже сделала всс, что могла. Маренн не мечтала о новых встречах. Она понимала, что это невозможно. Но и жить как прежде, как она жила до того, как приехала в Германию, даже так, как жила в Германии во время войны, не получалось. Что-то надломилось внутри нее, и она понимала, безвозвратно. Из Дармштадта она приехала раздавленная. Конечно, за долгую жизнь, полную непредсказуемых, драматических поворотов, она поняла и смирилась с мыслью, что жизнь — это бесконечное избавление от иллюзий, череда разочарований. Весьма горьких. Но разговор с Науйоксом в Дармштадте окончательно поставил все точки на «i». Она не могла смириться с тем, что, хотя бы намеками, ее могут обвинить в преступлениях, которые она не совершала, ради того, чтобы настоящий преступник скрылся безнаказанно. Она ни минуты не сомневалась, какое страшное оружие можно изготовить, используя наработки Бруннера — оружие, которое уничтожит мир не хуже атомной бомбы, которую американцы испытали в Хиросиме и Нагасаки. Бактериологическое оружие, психотропное оружие, которое не просто убивает, оно заставляет человека переживать невиданные муки. Это поистине адское изобретение, достойное черной душонки того, кто все это придумал. Она понимала, что молчать нельзя. Но и одна она ничего не сможет сделать с этим.

Ей тяжело смириться с мыслью, что люди, с которыми связаны военные годы, которых она понимала и которые понимали ее, теперь оказались на стороне врагов. Теперь между ними лежала пропасть. С падением Берлина мир раскололся надвое. Она осталась на одной стороне, они — на другой. Мостов нет. И наводить их бесполезно. Но надо искать способы противостоять всему этому. В этом она видела свой долг как человека, как врача, как матери, пусть даже погибшего сына.

Маренн с горечью думала о Софи. Она представляла себе, какой ужас пережила несчастная женщина, снова оказавшись в руках прежнего мучителя. И старалась даже не думать о том, что он теперь с ней сделает. А кроме Софи были еще десятки прежних узников, которые до сих пор оставались под властью Бруннера. И он испытывал на них препараты, которыми скоро будут угрожать всему человечеству. Что делать? Как заставить Бруннера остановиться? Как противостоять ему? На кого опереться?

Союзников много — но это только на первый взгляд. Казалось, ее окружали люди, которым только заикнись — и они бросятся на защиту хрупкого мира, который только-только установился. Она могла бы обратиться к тому же Черчиллю, к де Голлю. Привлечь французскую, английскую разведку. Более того, она прочитала в газете о том, что в Вене открылся центр Симона Визенталя, который специализируется на поимке нацистских преступников. Вот куда Бруннеру была прямая дорожка. Но Маренн понимала — не все так просто. И не потому, что при любом расследовании, начни его англичане, французы или тот же Визенталь, неминуемо открылось бы ее собственное прошлое. Этого она не боялась. Хотя вполне вероятно — напрасно. И не потому, что в охоте за Бруннером могли пострадать люди, которых она любила, которые прежде были ей близки. И тот же Скорцени, и Науйокс. Пусть теперь их дороги разошлись. Нет, она не зря провела семь лет в системе СД, знала, все потуги такого рода могут оказаться бесполезными и приведут не к уничтожению Бруннера, а к гибели многих неповинных людей, это вполне реально. Против Бруннера надо действовать так же, как в сорок четвертом году. Внутри СД, теперь уже бывшей, но, как оказалось, только формально.