Ее это не удивило. Разве она не видела, как любая лошадь в конюшне реагировала на его прикосновения и команды? Но смотреть на Роуленда с малышом на руках…
Пока Куинн занимался поисками пеленки, Джорджина тайком улыбнулась Элизабет. Очевидно, она одобряла Роуленда. И даже очень.
— Эйта!
— Да, моя дорогая Джорджина?
— Куинн, Фэрли и я последуем за вами через месяц, как только врачи разрешат поехать. Мои родители и брат мечтают увидеть маленького Джона Мэтью, я тоже скучаю по нашему дому в Корнуолле даже сильнее, чем могу выразить это.
Элизабет заметила в глазах Эйты следы грусти и изменила направление беседы:
— Розамунда, не могу выразить, насколько счастлива я провести этот день с тобой, Грейс и Джорджиной. — Элиза перевела взгляд на последнюю. — Я так скучала по тебе. У меня такое впечатление, что я не видела тебя целое лето.
Розамунда засмеялась, и ее черные кудри блеснули на послеполуденном солнце.
— Я думаю, что говорю от имени всех нас, заявляя, что ты очень смешна. Винить можно только наших дорогих детей за то, что они прервали нашу добрую дружбу. Но, — она вскинула тонкую бровь, — я предсказываю, что ты все это скоро поймешь. Мистер Мэннинг, я должна лично поблагодарить вас за спасение нашей дорогой Элизабет, поскольку раньше у меня не было такой возможности.
Роуленд передал ребенка Джорджины в заботливые руки отца.
— Нет необходимости благодарить меня. Но если вы хотите, то лучше окажите мне услугу…
— Не оказывай ему никаких услуг, Розамунда, — мрачно сказал Люк. — Он еще не исправился.
Роуленд хмыкнул:
— Все еще сбит с толку свадебным подарком бабушки, Хелстон?
— Весперс не была свадебным подарком, — возразил герцог.
— В самом деле? А что же это было? — Роуленд снял ниточку с одежды герцога.
— Одолжение.
Роуленд кивнул:
— Я понимаю — как свадебное кольцо.
— Мое кольцо? — Элизабет выстрелила в него взглядом.
— Нет, — сказал Люк. — Вовсе не так, как кольцо Грейс. Тут были просто деньги. Весперс — это…
— Почему он говорит, что мое кольцо принадлежит Грейс? — перебила его Элизабет.
— Не слушай его, дорогая, — с дьявольской улыбкой ответил Роуленд. — Это мужской разговор о радостях дарения среди благородных. Нет нужды…
— Ну, если вы собираетесь исключить леди, мы займемся своими делами. Розамунда, не хотела бы ты совершить заезд вокруг замечательной беговой дорожки?
— Боюсь, что у нее не будет времени, — проворчал Люк.
— В самом деле? — спросила Розамунда, и в ее глазах заиграли смешинки. — А почему, любовь моя?
— Мы поднимаем паруса.
Полдюжины голосов внезапно обрушили град вопросов на полного таинственности герцога. Он поднял руку.
— Я уже давно обещал своей невесте длительное путешествие под парусом. Сейчас, когда все вопросы разрешились, а старина Бони находится на Эльбе, мы отправимся…
— Куда? — Аквамариновые глаза Розамунды сверкнули, когда она возбужденно перебила мужа.
— Куда душа пожелает, — ответил он. — Как только исчезнут эти несчастные вдовы в каждом порту.
— Париж! — восторженно воскликнула Розамунда. — А потом Вест-Индия. И Вена. Вероятно…
Люк обхватил голову руками.
— Я беру уроки навигации, и первым делом будет прокладывание прямого курса.
Элизабет снова перевела взгляд на Эйту, и все вдруг поняли, почему вдовствующая герцогиня чувствовала себя неловко. Ну конечно.
Мистер Браун.
Он был в Шотландии. И вдовствующая герцогиня распростилась с надеждой на его возвращение.
Размышления Элизабет прервал мальчишеский крик, и она, полуобернувшись, увидела, как сын Майкла прыгает на одной ноге, а две девочки смеются.
Сара вскочила раньше, чем Майкл успел оторвать руки от талии Грейс.
— Нет, оставайся где находишься.
Майкл хмыкнул:
— Ладно, Сара. Вы, в конце концов, мастер по изготовлению бумажных корабликов, и я думаю, что Джеймс с большим удовольствием примет помощь от вас, чем от меня.
Пока Сара находилась на некотором расстоянии от них, Грейс любовно посмотрела на Майкла и сказала:
— Я попрошу Сару до нашего возвращения в Йоркшир научить меня этому искусству, любовь моя. Джеймс и Лара наверняка потопят тысячу корабликов в нашем пруду, и что тогда делать?
Они все любили Элизу, и она любила их. И она знала, что, сколько бы миль их не разделяло, они навсегда будут связаны узами дружбы. Она потянулась к руке Роуленда, продолжая наблюдать за Сарой — женщиной, которую она любила больше всех других замечательных и верных друзей.
Сара проворно подбежала к группке смеющихся детей. Она собиралась сделать еще один кораблик для Джеймса.
Это позволило ей отвлечься. Ей не хотелось ехать в Корнуолл, не хотелось въезжать в пустое, незнакомое жилье на севере Озерного края, но и — увы! — не хотелось оставаться в Лондоне.
Она сделала то, что должна была сделать: проследила за будущим Элизабет. А сейчас все свершилось, и у нее нет новой цели. В этом-то и заключалась сложность. Она должна нацелить свой мозг на что-то новое.
Сара посмотрела на улыбающееся лицо юного Джеймса.
— Я сделал все правильно, миссис Уинтерс? Вот только концы не сходятся вместе, как у вас. — Он показал добротно сделанный кораблик.
Она осмотрела его, передвинувшись в тень близлежащей ивы, и опустилась на колени. Джеймс последовал за ней и внимательно стал следить за тем, как она прилаживала концы.
— Теперь я понял. Спасибо, мадам. — Он побежал, чтобы присоединиться к двум девочкам, которые находились у кромки воды.
Сара хотела иметь детей с Пирсом. Конечно, тогда это было невозможно. Следующие одна за другой баталии не располагали к тому, чтобы воспитывать ребенка. А сейчас это было невозможно по другой причине. Ей было тридцать четыре года, и у нее не было ни малейшего желания заменить в своем сердце погибшего мужа.
Она устала притворяться на глазах у друзей. И в то же время боялась остаться одна, ибо тогда у нее не будет причины носить личину довольства.
Она сорвала крохотный цветок маргаритки, оторвала лепестки и стала смотреть, как их уносит ветер. Подобно ее мечтам.
Что-то блеснуло вдалеке. Словно лучик солнца отразился в зеркале. Она пошарила глазами за статуями и старинными вазами на пьедесталах. И вдруг…
Она поняла, что заснула под ивой и ей снится сон. Ибо Пирс был здесь, он всегда являлся ей в снах.
Пирс…
Он прислонился к пьедесталу под зеленовато-серым ангелом, который указывал на небо. И смотрел на нее с любовью и тоской.
