Прекрасно зная о том, что он жил с большой роскошью и, кроме особняка на Гровенор-Сквер, имел дома в Брайтоне, Ньюмаркете, Йорке и Бате – время от времени он посещал этот уже вышедший из моды курорт, чтобы оздоровить свой организм, – а также был владельцем превосходных стад крупного рогатого скота, которые он держал не менее чем в пяти графствах страны, и делал умопомрачительные ставки как в Уотере, так и в Оутлендсе, резиденции своего расточительного друга герцога Йоркского, она не испытывала сильного желания спорить с ним. И хотя ее губы насмешливо дрогнули и голос прозвучал приглушенно, она ответила, покачав головой:
– Как это грустно, мой дорогой друг! Как пуста была ваша жизнь! Вы были так одиноки.
– Да, – согласился он, внезапно почувствовав правдивость этого сочувственного замечания. Он снова взял ее руку и, сжав ее своей теплой и слегка влажной рукой, очень серьезно сказал:
– Единственная польза от моего богатства заключалась в том, что я тратил его на вас, моя дорогая! Вам стоит только попросить, и так будет и дальше! Только позвольте мне заняться вашими долгами! Позвольте мне…
Она прервала его, взглянув на него своими прекрасными глазами, и спросила:
– Бонами, вы.., после всех этих лет просите меня выйти за вас замуж?
Наступила ужасная пауза. Сэр Бонами изумленно смотрел на нее своими круглыми глазами. Они никогда не были выразительными, но сейчас казались еще более пустыми, чем обычно; ею висячие щеки заметно побледнели. Двадцать шесть лет тому назад он сделал ей предложение; на протяжении всего ее замужества он был ее постоянным и преданным cavahere servente[4], и все эти годы у них были очень хорошие отношения. Она действительно была единственной женщиной в его жизни, на которой он хотел бы жениться; но несмотря на жестокое разочарование, испытанное им, когда покойный лорд Бейверсток предпочел ему графа Денвилла, понадобилось не так уж много времени, чтобы его разбитое сердце позволило ему не только оценить преимущества своего холостяцкого положения, но и вступить в связь с некой очаровательной, хотя и легкомысленной и в некоторой степени алчной особой. Тем не менее все время, пока длилась эта сомнительная связь и те, которые последовали за ней, он сохранял преданность очаровательной графине Денвилл, заслужив зависть своих менее удачливых соперников, а также репутацию мужчины, который, отдав сердце одной женщине, остается слепым к очарованию других (с его-то огромным состоянием!). Через пару лет даже самая настойчивая матрона с дочерьми на выданье рассматривала как пустую трату времени любую попытку женить его, а его легкий элегантный флирт воспринимала безо всякой надежды.
Такое положение вещей в точности соответствовало его добродушному и жизнелюбивому нраву. Он вжился в роль состоятельного холостяка, наслаждающегося всей роскошью, какую только могло позволить его богатство, быстро стал близким другом принца Уэльского и его почти столь же расточительного брата герцога Йоркского; он перестал бороться со склонностью к ожирению, и благодаря безупречному происхождению, приятным манерам, щедрому гостеприимству, а также искусству своего портного и благосклонности самой очаровательной женщины на свете достиг положения законодателя моды и гостя, желанного в любом доме.
Поверив в поддержанную обществом легенду о своей неумирающей страсти к первой возлюбленной, он и не помышлял о том, чтобы обратиться с собственному сердцу; и если бы ему сказали, что прежняя влюбленность медленно, но неизбежно превратилась в простую нежность, он был бы глубоко оскорблен. Но теперь, когда он изумленно глядел в глаза леди Денвилл, перед ним словно в калейдоскопе замелькали прекрасные картины его уютного, ничем не стесняемого существования.
Легкий смех леди Денвилл вернул его к действительности. С нежным упреком она произнесла:
– О, Бонами, ну что вы за человек! Настоящий ханжа! Вы ведь не хотите на мне жениться, не правда ли?
Он взял себя в руки и героически заявил:
– Это единственное мое желание!
– Ну, по вашему виду этого не скажешь! Признавайтесь! Все эти годы вы притворялись, что любите меня?
Он с горячностью отверг это шутливое обвинение:
– Нет, конечно! Как вы можете так говорить, Амабел! Разве не ради вас я остался холостяком?
В уголках ее губ мелькнула манящая улыбка, казалось, она его изучала.
– Это все слова, но уверены ли вы, что сделали это не ради себя самого, мой дорогой гнусный льстец?
Тень сомнения, брошенная на его верность, так возмутила его, что кровь бросилась ему в лицо и он почти гневно посмотрел на нее.
– Нет! Я имел в виду, что, разумеется, я абсолютно уверен в этом! Клянусь честью, Амабел!.. Разве я когда-нибудь выказывал преданность какой-либо женщине, кроме вас? Разве я…
– Часто! – искренне сказала она. – Сначала было это обаятельное создание с черными вьющимися волосами и блестящими глазами, любившее ездить в Гайд-Парк в ландо, запряженном превосходными вороными лошадьми, которые, по общему мнению, стоили вам целого состояния! Затем была красавица с томным взглядом.., та с соломенными волосами, которая тоже, несомненно, имела разорительные привычки! А потом…
– Довольно! – вмешался сэр Бонами, ошеломленный столь точными сведениями. – Такова холостяцкая жизнь! Боже милостивый! Амабел, вы же знаете, что эти легкомысленные связи ничего не значили для меня Ведь ваш собственный отец.., ладно, ладно, не будем об этом!
Улыбка погасла в ее глазах, она отвернулась от него и тихо сказала – И Денвилл. Разве это ничего не значило? А мне казалось, что это значит так много! Какой же я была дурой!
– Амабел! – произнес сэр Бонами, с большим трудом контролируя себя. – Я никогда не позволял себе говорить ничего неодобрительного о вашем муже. Я и теперь буду держать язык за зубами, но если бы вы вышли за меня замуж, даже самой ослепительной райской птичке не удалось бы меня соблазнить!
– Слишком поздно, – печально сказала она. – Вы растратили на меня свою любовь, мой бедный Бонами! Это написано у вас на лице и, разумеется, это меня не удивляет!
– Ничего подобного! – решительно сказал он. – Вы меня не правильно поняли. Я привык к мысли о том, что мое положение безнадежно, – почему же вы удивляетесь, что я так ошарашен? У меня просто замерло сердце! Я спросил себя, неужели возможно, чтобы самое сокровенное мое желание когда-нибудь исполнилось? После мгновения восторга я снова упал духом, поскольку понял, насколько абсурдно надеяться, что в моем возрасте можно получить то, чего я не смог добиться, когда был молод, и – смею думать – не таким уж безобразным.
– Совершенно верно! Уже тогда вы модно одевались, а немного позднее стали первым модником!
– Ну, ладно, ладно, – сказал он. – Я явно польщен. Я всегда стремился к тому, чтобы все у меня было самого лучшего качества, но вы же знаете, что утонченный вкус вырабатывается с годами! Увы, это так!
