Мне совсем не улыбалось, чтобы Эхеа разыграл сцену незаконного задержания и выбивания свидетельских показаний с нарушением процессуальных норм. Поэтому, прибыв в отдел, мы сразу позвонили в офис Гутьерреса-Рубиры. Но трубку никто не снял, видимо, все ушли обедать. Мы оставили сообщение на автоответчике и вернулись к задержанному.
— Ваш адвокат не отвечает. Вы все еще настаиваете на его присутствии?
Эхеа опал точно проткнутый булавкой воздушный шарик Он ослабил узел галстука, и, похоже, до него стала доходить серьезность своего положения. В это время в комнате появилась тяжелая артиллерия в лице майора Перейры, заблаговременно предупрежденного Чаморро.
— По вашему указанию прибыл, господин майор! — отрапортовал я.
— Это он?
— Он самый.
Перейра одарил его суровым, пронизывающим до костей взглядом, который приводил в трепет даже такого видавшего виды субъекта, как я. Майор был прямо-таки рожден для ношения мундира и умел внушать к нему почтительность. Эхеа опустил глаза и стал нервно выкручивать пальцы, щелкая суставами.
— Кого ждем? — осведомился Перейра.
— Адвоката.
Перейра сложил руки за спиной, вздохнул и сказал, обращаясь к Эхеа:
— К чему вам адвокат? Опасаетесь применения недозволенных форм допроса? Но в нашем отделении пока еще никого не избивали. А если вы рассчитываете на адвоката, то напрасно, — он вряд ли вас отсюда вытащит. На такое способен разве только волшебник, но до него надо еще добраться. Так что перестаньте хорохориться и решайтесь: не съедят же вас тут, в самом деле.
Сказав это, он удалился, не дав Эхеа времени ответить. Перейра использовал один из самых результативных методов, имевшихся в его арсенале — заронить в душу противника сомнения и удалиться, не вступая с ним в пререкания.
— Слышали, что сказал господин майор? — спросил я. — По закону вы будете находиться у нас семьдесят два часа, и кто знает, чем кончится ваше пребывание в камере, особенно если нам взбредет в голову какая-нибудь блажь. Ни один судья не сможет применить к вам «habeas corpus»,[85]— вы юрист и должны понимать. Поэтому советую выбрать другую линию поведения, а именно — тесное сотрудничество со следствием. Но прошу отметить, мы не оказываем на вас давления. Желаете видеть вашего адвоката — ждите.
Эхеа находился на грани срыва. Он теребил пальцами свой роскошный шелковый галстук, будто хватался за ниточку, невидимо соединявшую его с окружающим миром, который рушился у него на глазах.
— Право, соглашайтесь, — уговаривала его Чаморро мягким, убаюкивающим голосом. — У нас хватит доказательств, чтобы довести дело до суда. Вопрос в том, захотите ли вы принять на себя всю вину?
Эхеа посмотрел на нее круглыми как блюдце глазами. На какое-то мгновенье в них сверкнул проблеск надежды, что мы блефуем, но тотчас погас; по-видимому, он отдавал себе отчет, насколько изменились обстоятельства со времени нашей первой встречи, когда мы вынуждены были принять за чистую монету его наглую ложь и ушли от него не солоно хлебавши. А может, он просто испугался, приписав нам излишнюю осведомленность.
— Меня сдал этот русский козел, верно? — спросил он, хищно показав зубы.
— Белорусский, — бесстрастно уточнил я.
Эхеа поднес руки к лицу и, прикрыв глаза, надолго замер в неподвижной позе. Потом сломался и заговорил:
— Получается, он меня видел. Я подозревал что-то в этом роде, но не ожидал, что он меня вспомнит, и менее всего, что вы сообразите показать ему фотографии.
— В таком случае, вы поступили крайне неразумно, — посетовал я, стараясь не ранить его самолюбия. — Вам бы бежать без оглядки, а вы остались в Мадриде. Напрасно: днем позже, днем раньше, но мы бы связали концы в прочный узелок даже без посторонней помощи.
Эхеа сидел с отсутствующим видом. Придя в себя, он злобно спросил:
— Где прячется этот сукин сын?
Значит, они искали Василия. Теперь я понимал, почему тот доверил номер мобильного телефона только мне и старательно избегал всяческих контактов с правосудием. Предусмотрев единственный канал связи, русский спасал свою жизнь.
— Он — свободный дух, — ответил. — Летает, где хочет.
Эхеа остервенело, словно хотел содрать с себя кожу, потер лоб. Он никак не мог поверить в провал тщательно продуманной многоходовой комбинации.
— Попасться из-за какой-то ничтожной ошибки! — пожаловался он, пылая негодованием. — Одна ошибка — и все полетело к чертям. В уме не укладывается, мать твою…
— Вы наделали много ошибок, — возразил я. — И я бы на вашем месте не мнил себя совершенством, хотя вам не откажешь в изобретательности. Сколько веревочке ни виться, а концу быть.
Как я ни старался вывести Эхеа из оцепенения, он все равно возвращался к мысли о своей неудаче.
— Что я никак не могу понять, сеньор Эхеа, — отвлекал его я, — так это вашего недостойного поведения по отношению к покойному. Разве мало убить человека? Для чего вам понадобилось глумиться над телом?
— Нет, нет! Здесь вы ошибаетесь, — пробормотал он в отчаянии. — Смерть произошла случайно. Мы не хотели его убивать, клянусь. Только сфотографировать. И ничего не знали о таблетках, иначе не стали бы пичкать его наркотиками.
— Красивая сказка, — заметил я. — Главное, с трогательным концом. И подобно всему возвышенному, совершенно бесполезна. Но коль скоро вы мастер на выдумки, расскажите нам еще одну сказку, например про девушку с пулей в затылке. Одно это убийство тянет на двадцать лет тюрьмы — вполне достаточный срок, который с лихвой вознаградит нас за потраченные силы и время.
Эхеа онемел. Он никак не хотел понять безнадежности своего положения.
— В выработанной вами тактике не чувствуется творческого подхода, кроме того, она малоэффективна, сеньор Эхеа, — посочувствовал я ему. — Любой захудалый мазурик обставил бы дельце в тысячу раз лучше, чем доктор всех известных миру наук, каковым вы себя полагаете. Я готов дать вам пятнадцать минут, чтобы вы одумались и немного пришли в себя. Не хотелось бы злоупотреблять вашим состоянием.
— Что еще я сделал не так? — спросил он, начиная приходить в себя.
— Всего не перечислишь, — ответил я рассеянно. — Взять хотя бы свинцовый контейнер для Очайты. С вашей стороны было наивно рассчитывать на безнаказанность. Над радиоактивными материалами осуществляется многоступенчатый контроль, и одной фальсификацией карточек тут не обойтись.
— Дьявольщина! — воскликнул Эхеа, сраженный моими доводами.
— Я повторю вам еще раз — настаивала Чаморро, воспользовавшись переломным моментом. — Висящее на вас преступление слишком серьезно. И вам невыгодно расплачиваться за него в одиночку.
