— Пожалуй, да, поверил.
— А как насчет багажника его машины?
— Ты про грязь? Он же сам тебе сказал, Джон. Они с миссис Киннаул ходили на прогулку. Склон холма там вряд ли похож на тротуар. Чтобы ходить по нему, нужны сапоги. На сапогах остается грязь. Для этого они и созданы.
— Он признал, что виделся с Кэт Киннаул?
— Ничего такого он не признал. Он просто сказал про «женщину».
— Именно это он и мне сказал, когда я с ним говорил. Но потом, дома, признался.
— Я думаю, с его стороны довольно благородно — пытаться ее оградить.
— А если он просто знает, что она не может подтвердить его историю?
— Ты хочешь сказать, что он нам наврал с три короба?
Ребус вздохнул:
— Да, я так и думаю.
— Ну, тогда, — голос звучал — для голоса Лодердейла — искренне и мягко, — присядь, Джон. У тебя была трудная поездка.
Ребус сел.
— У меня была трудная поездка.
Лодердейл улыбнулся:
— Чаю?
— На мой вкус, чашка кофе от старшего суперинтенданта была бы лучше.
Лодердейл рассмеялся:
— Ну да, либо труп, либо живчик. Послушай, ты только что сам признал, что веришь Стилу…
— До определенного момента.
Лодердейл принял оговорку.
— Но человек говорит, что ему нужно идти. Как я мог его удерживать, черт побери?
— По подозрению. Нам позволяется удерживать по подозрению чуть больше полутора часов.
— Спасибо, инспектор, мне это известно.
— Теперь он возвращается домой и тщательно моет свои сапожки.
— Для приговора нужно нечто большее, чем грязные сапоги, Джон.
— Вы удивитесь, но криминалисты могут…
— Теперь другой вопрос. Насколько мне известно, ты тут кое-кого так достал, что не знают, куда от тебя деться.
— Это кого же?
— Похоже, на тебя уже зуб у всех экспертов. Хватит их гонять, Джон.
— Хорошо, сэр.
— Отдохни немного. Сегодня. Как насчет пропавших книг профессора?
— Они уже у хозяина.
— Неужели? — Лодердейл ждал объяснения.
— Чудеса случаются, — сказал вместо объяснения Ребус, потом встал. — Ну если больше ничего нет…
Зазвонил телефон.
— Постой, — приказал Лодердейл. — По тому, как тут все разворачивается, может, это опять тебя. — Он поднял трубку. — Лодердейл слушает. — Он помолчал немного. — Сейчас буду. Догадайся, кто ждет внизу.
— Оркестр волынщиков?
— Близко. Джанет Олифант.
Ребус нахмурился:
— Я знаю это имя…
— Это адвокат сэра Хью Ферри. И кажется, мистера Джека. Они оба пришли с ней. — Лодердейл поднялся и разгладил на себе пиджак. — Посмотрим, что им надо, а?
* * *
Грегор Джек хотел сделать заявление касательно своих перемещений в день убийства жены. Но основным инициатором был сэр Хью Ферри. Это стало понятно с самого начала.
— Я видел утреннюю газету, — сказал он. — Позвонил Грегору узнать, правда ли это. Он сказал, что правда. Я почувствовал себя немного лучше, хотя и сказал ему, что с его стороны было дьявольски глупо не заявить об этом с самого начала. — Он повернулся к Грегору. — Дьявольски глупо.
Они сидели за столом в одной из комнат для переговоров — это была идея Лодердейла. Комната для допросов явно не подходила для беседы с сэром Хью Ферри. Грегор Джек привел себя в божеский вид ради такого случая: глаженый костюм, причесанные волосы, ясный взгляд. Но, сидя между сэром Хью и Джанет Олифант, он в этой тройке был под третьим номером.
— Дело вот в чем, — сказала Джанет Олифант. — Мистер Джек сообщил сэру Хью еще кое-что. Прежде он предпочитал хранить это в тайне. А именно, что показания об игре в гольф в ту среду — ложь.
— Идиот!..
— И, — продолжила Олифант чуть громче, — сэр Хью позвонил мне. Мы полагаем, что чем скорее мистер Джек сделает заявление касательно его истинных перемещений в тот день, тем меньше останется места для сомнений.
Джанет Олифант было лет пятьдесят пять — высокая, элегантная женщина со строгим лицом. На узких губах светлая помада, взгляд цепкий, ничего не упустит. Уши чуть выступают из-под коротких завитых волос, словно в готовности мгновенно ухватить любую двусмысленность, неточное слово или затянувшуюся паузу.
Сэр Хью был, напротив, коренастый и сварливый — человек, который больше привык говорить, чем слушать. Его ладони лежали на столешнице так, словно пытались ее продавить.
— Давайте все расставим по своим местам, — сказал он.
— Если этого хочет мистер Джек, — тихо сказал Лодердейл.
— Он этого хочет, — ответил Ферри.
Дверь открылась, и появился сержант Брайан Холмс с чайным подносом в руках. Ребус посмотрел на него, но Холмс не пожелал встречаться с ним взглядом. Обычно сержанты не исполняют роль официантов, но Ребус понял, что Холмс перехватил настоящего официанта по дороге. Уж очень ему хотелось знать, что тут происходит. Интересовался этим и старший суперинтендант Уотсон, который вошел следом за Холмсом. Ферри приподнялся со своего стула:
— А-а, старший суперинтендант.
Они обменялись рукопожатием. Уотсон перевел взгляд с Лодердейла на Ребуса и обратно, но они ничего не могли ему сказать — пока не могли. Холмс, поставив поднос на стол, уходить не спешил.
— Спасибо, сержант, — сказал Лодердейл, выпроваживая его из комнаты.
Во время этой паузы Ребус увидел, что Грегор Джек смотрит на него и глаза у него сияют, а на губах играет мальчишеская улыбка. Мы еще поживем, всем своим видом говорил он. Мы еще поживем.
Уотсон решил остаться. Потребовалась еще одна чашка, но Ребус от чая отказался, так что его чашку отдали Уотсону. По лицу суперинтенданта было видно, что он предпочел бы кофе из своей кофеварки. Но он без возражений взял чашку от Ребуса, поблагодарив его кивком. И тогда Грегор Джек заговорил:
— После визита ко мне инспектора Ребуса я стал вспоминать. Мне удалось вспомнить названия некоторых мест, где я был в ту среду… — Он достал из кармана лист бумаги. — Я заходил в бар в Аймуте, но там было слишком много народа, и я не остался. В отеле на окраине города я выпил томатный сок, но и там в баре было слишком людно, так что не думаю, что меня кто-нибудь запомнил. Потом на обратном пути я купил жевательную резинку в газетном киоске в Данбаре. Все остальное, боюсь, слишком туманно. — Он протянул список старшему суперинтенданту. — Я прогулялся по набережной в Аймуте… Остановился на смотровой площадке северней Бервика… Там стояла еще одна машина. В ней сидел торговый агент или кто-то вроде, но он, по-моему, больше интересовался дорожной картой, чем мной… Вот, пожалуй, и все.
