стараясь погасить жажду проехаться по физиономии. Не могу сказать с уверенностью, кого из них ненавижу больше.
— Что я себе позволяю? — не сдерживаю эмоций, срываясь на ответный крик. — Это вы что себе позволяете?! Нашли, кому предъявить претензии! Девочке, не сделавшей вам нихера плохого! Твою мать, — отступаю, сжав зубы. — Не дай бог с ней что-нибудь случится.
Вылетаю из дома, в очередной раз расставив приоритеты. Разговор не окончен. Мне нужна полная картина. Должен увидеть Тею. Оценить ситуацию.
В голове крутится лихорадочный вихрь мыслей, среди которых вспышкой мелькает главная.
Кажется, я знаю, где она может быть.
Ожидания оправдываются, стоит оказаться на утесе. Издалека замечаю ее фигуру, словно уменьшившуюся под давлением обиды. Испытываю облегчение.
Злость не проходит, клокочет внутри, не позволяя успокоиться. Не намерен искать оправдание родителям. Задумываться о прощении. Это не ко мне. Слишком злопамятен, чтоб спустя время участвовать в сопливом воссоединении семьи на руинах лживого детства, иллюзии о котором разрушила неприглядная правда.
Никогда не стремился к добродетели. Глупые мелодрамы не то, что желаю видеть в собственной реальности.
Замедляю стремительный шаг, стоит оказаться ближе. Неестественное спокойствие Теи удивляет. На какое-то мгновение успеваю поверить в ее силу, испытать гордость прежде, чем пустой взгляд рушит заблуждения, заставляя сжимать зубы от злости.
Сидит на краю утеса, бесцельно следя за волнами неспокойного океана. Смотрит в мою сторону всего мгновение, отворачиваясь вновь. Показывает осведомленность о моем присутствии, выполняет минимальные действия, намереваясь снова погрузиться в пучину жалости к себе. Читаю это в каждом жесте. Улавливаю исходящее отчаяние, которое вместо сочувствия вызывает тихую ярость.
Усилием воли сдерживаю ее, опускаясь рядом. Минуты тишины тянутся невыносимо медленно. Стараюсь пробудить в себе сочувствие, но его нет. Отсутствует даже его легкая тень под бушующей во мне агрессией. Злость на родителей перемешивается с возмущением от ее позиции.
Ее замороженность действует на нервы. Бешусь от гребанной слабохарактерности Теи, чертовой наивности, неспособности дать отпор.
Ненавижу, когда опускают руки, не делая малейшего шага в борьбе за собственную правду. Согласен сделать Тее скидку на гадливость ситуации, однако не готов позволить топиться в жалости к себе.
Глубоко вздыхаю, внешне не выдавая внутреннего конфликта. Сам протянул ей розовые очки однажды, помог одеть, создавая тот мир, что нужен был мне. Предел лицемерия теперь требовать от нее то, чему не позволил развиться, опасаясь ненужного отпора в решающий момент.
Молча переплетаю наши пальцы, поддаваясь собственным убеждениям. Ярость медленно уходит, уступая место трезвому расчету. Дымка раздражения рассеивается. Способен отделить очаги злости. Гашу тот, что вызван состоянием Теи, второй, предназначенный родителям, прячу в себе. Храню для скорой встречи.
Откидываю эмоции, решая, какими способами вытаскивать из Теи разъедающую ее обиду.
Сжимаю руку сильнее. Заставляю снова обернуться, взглядом внушая уверенность.
Теа смотрит потерянно. Закрывает глаза, прикусывая губу. Качает головой, собираясь отвернуться, но я не позволяю. Удерживаю за подбородок.
— Ты же сильная, — говорю спокойно, убеждая тихим голосом.
Встречаюсь с немым отрицанием, выраженным в качании головой. Чувствую, как ее ногти впиваются в кожу, оставляя следы. Позволяю повиснуть тишине. Даю недолгую передышку, прежде чем потребовать не терпящим возражения тоном: — Расскажи.
Теа молчит. Не открывает глаз, перебирая траву под свободной рукой. Вырывает ее с корнями, бережно поглаживая, словно раскаиваясь в своей несдержанности.
— Теа, — требую снова, позволяя ей вырвать свою ладонь.
Подтягивает к себе ноги, упираясь лбом в колени. Чувствую, как ее упрямство порождает новую волну раздражения, бьющуюся о кокон холодного разума. Сжимаю кулаки, призывая терпение. Далеко не лучшее время для подобных объяснений. Слишком много событий, рождающих разные ощущения, объединяющиеся под одним словом — накал. Имею грани запасов спокойствия, истощенные количеством вынужденно принятых решений.
Мысли скачут от злости на ее бездействие к все увеличивающемуся списку претензий, адресованному родителям. Где-то в промежутках между ними успеваю подумать о ребятах, задаваясь вопросом: пошли ли они на дело?
Толика сожаления и черной зависти от упущенной возможности проникает внутрь и тут же гибнет под куда более важными мыслями.
Молча встаю, на расстоянии чувствуя ее напряжение. Вздрагивающие плечи привлекают внимание. Чувствую облегчение, смешанное с яростью на мать. Ненависть увеличивается с каждым всхлипом, застилая глаза.
— Не уходи, — шепчет Теа. — Пожалуйста, Эйден.
Готовность к диалогу радует. Так нетерпимые мной слезы сейчас не злят, позволяют расслабиться. Пусть выпускает эмоции.
— Тогда расскажи мне, — говорю тихо, возвращаясь на прежнее место.
Подвигаю ее к себе, заключаю в объятия. Чувствую, как промокает плотная олимпийка. Глажу по волосам, прижимая ближе.
— Давай, Ти, ты же знаешь, что я на твоей стороне, — уговариваю на первое слово.
Всего одно слово, способное прорвать платину сдерживаемой истерики. Всем своим видом выражаю поддержку, скрывая желание встряхнуть ее как следует, чтоб собрала крупицы характера.
— Они все знают, — всхлипывает Теа, собирая в кулак ткань на груди.
Морщусь от того, как вместе с кофтой захватывает кожу, но упорно молчу, ожидая продолжения.
— Сказала, что это я тебя соблазнила, — куда с большей обидой высказывает Теа. Ударяет кулаком, не замечая своих действий. — Я, понимаешь? — слова вырываются сами. Идут нескончаемым потоком. Холодею от свалившейся информации. Бешенство, вызванное словами отца, меркнет перед леденящей жаждой убийства, что чувствую теперь. — Постоянно задевала меня, — жалуется сквозь нарастающие всхлипы, — а ты не видел! — очередной удар кажется слишком хилым. Готов врезать себе куда жестче за собственную невнимательность. Вместе с тем злюсь на молчание Теи. Тупое самопожертвование, лишь бы не причинить другим боль. — Она отказалась от меня, Эйден, — едва разбираю слова за надрывной истерикой. Плачет в голос, прижимаясь ближе в попытке обрести защиту. — Смеялась, когда называла шлюхой, а я… я не шлюха!
Обнимаю ее крепче, почти до боли. Убаюкиваю легкими покачиваниями, не делая попытки успокоить. Не произношу и звука, молчанием вынуждая выпускать все то, что копилось годами, режет внутренности, выкручивает душу.
Низость и грязь ситуации поражает своими масштабами. Ее слезы царапают сердце, давят своей искренностью. Не знаю, как долго сидим, руша очарование природы грязными подробностями человеческой ничтожности. Выворачиваем наизнанку семейные ценности.
Теа заметно успокаивается, не переставая всхлипывать. Напоминает обиженного ребенка.
— Я ведь просто хотела, чтобы она меня любила, — говорит спустя минуты тишины. — Почувствовать себя нужной.
— Ты и так нужная, малышка, — шепчу, заставляя смотреть мне в глаза. Поцелуями стираю катящиеся слезы. — Ты нужна мне, Теа.
Поддается на легкую ласку. Обнимает за шею, притягивая к себе. Неуверенно целует, выражая готовность отдать лидерство мне. Не заставляю себя ждать, больше успокаивая. Не давлю привычной ненасытностью. Дарю необходимую ей нежность.
— Не надо кричать на нее, хорошо? — просит Теа в губы, снова зля
