там пей. У нас в доме это строжайше запрещено!
Маша посмотрела на часы и ойкнула:
— Засиделась я у вас. Пойду, Юрку заберу и домой.
Я проводила гостью до дверей.
— Маш, ты не обижайся, если что, — попросила я, — может, зря я, конечно, про алименты…
— Что ты? — она присела на корточки, застегивая босоножки. — Я нисколечко не обижаюсь. Но какие могут быть алименты? Володьке и так несладко. Впрочем, он сам себя наказал. Отказался от меня, — она выпрямилась, — а теперь… Ладно, мне пора. Пока, до встречи!
— Маша, ты заходи к нам с Юрочкой, — я тоже помахала ей рукой.
Я смотрела в окно, как Маша подзывает к себе сына и идет с ним домой.
Заерзала на диване Светка:
— Что-то вы даже чаю не предложили, дорогие хозяева, пойду-ка я домой.
— Хочешь, поставлю чайник и принесу бутерброды? — предложила я.
— Да ладно, мне и правда пора уже.
— Вот видишь, папа, — Володька даже голос не снизил, даже не дождался, пока Светка уйдет, — разбегаются все, как крысы с корабля. Как поняли, что я залетел, так все!
Опять это словечко «залетел» в другом смысле.
— А мне тоже пора, — жестко сказал дед, — я Петьке с пятого этажа пообещал поддержать его в домино. Так что я во двор.
В зале остались только я, Вадим и Володька, который сиротливо сидел на стуле.
— Ой, сегодня же футбол, — вспомнил Вадим и начал настраивать телевизор.
Я поймала на себе вопросительный взгляд Володьки.
— Да-да, у нас тоже свои дела, — сказала я ему, — мы твои проблемы решить не сможем, даже если захотим. А если так случится, что девчонок и правда не с кем будет оставить, приводи их к нам, но только на тех же условиях. Помнишь?
— Да помню, — и Володька понуро побрел к выходу из квартиры. У входной двери он ненадолго остановился: — А помнишь, я подошел к тебе тогда в ГУМе?
Я кивнула, еще бы не помнить.
— Так вот, я тебя как увидел, сразу захотел помириться. Мы же по-прежнему брат и сестра, верно?
— Верно, — сказала я, — давай так и будем друг к другу относиться. Как брат с сестрой, с уважением.
— Согласен, сестренка. Я позвоню, пока.
Хорошие мне попались здесь люди. Я им так благодарна — и деду, и Ритке, и Вадиму. Они научили меня добру. С ними я поняла, зачем люди делают добро — не для кого-то или чего-то, а в первую очередь для себя самих. Просто потому, что любят.
Глава 24
Жизнь текла своим чередом. Соседи усиленно готовились к свадьбе. Носились по магазинам в поисках дефицитов, регулярно таскали домой ящики с шампанским и водкой. Светочка ездила в свадебный салон выбирать платье, туфли, фату, всякую атрибутику. Жаловалась родителям:
— Сколько на свете ушлых девчонок! Представляете, они с парнями фиктивно подают заявление, лишь бы получить пропуск в свадебный салон.
— Зачем? — удивлялась мать.
— Как зачем? Знаешь, какие там туфли потрясающие продаются, в обычном магазине таких не найдешь!
— Так они же белые, свадебные!
— А они их носят просто под белый костюм, как обычные.
Пашины у нас так и не появлялись. С того дня, как я сказала, что мы теперь будем ходить друг к другу по очереди, Валентину с ее дочкой как корова языком слизала.
— Хоть бы для приличия появились, — посмеивался дед.
— Да таким людям твои приличия нужны, как собаке пятая лапа, — я как раз-таки и не удивлялась. Стоило мне раз пообщаться с этой Валентиной, как я поняла, что это за человек.
— Да в отпуск они умотали, как пить дать, — лениво вступал в разговор Вадим.
— Что ж это за подружка, — говорила я, — которая не зашла перед отъездом?
— Так она же знает, что ты начнешь просить привезти какой-нибудь дефицит из Москвы, — объяснил Вадим, — они перед поездкой стараются ни к кому не заходить. Обычно недели за две до поездки пропадают.
Ни Светка, ни Маша с того скандального дня не появлялись. Может, неприятно им было после той отвратительной сцены. А может, поняли, что ничего хорошего от Володьки не дождутся.
А у Володьки дела и впрямь были плохи. Пару раз он звонил, и даже один раз зашел с того дня. Рассказал страшное.
Нинку выписали из больницы, несмотря на ее ужасающее состояние. При этом ничего конкретного врачи не говорили, не давали никаких прогнозов.
— Я их пытал-пытал, — сокрушался Володька, — а если ей хуже станет, что делать? А они руками разводят: «Вызывайте тогда скорую». Я у одного, самого главного, спросил потихоньку: «Вы что, домой ее умирать выписываете?»
— А он что? — спросил дед.
— Да ничего, — с досадой поморщился Володька, — руками разводит и молчит, как партизан. Я весь день на работе, девчонки в садике. И вот кто за ней ухаживать будет?
— Так она что, вообще не встает?
— Она только сесть может, и то с трудом. Придется сиделку где-то искать.
— А как же твоя женщина с Угольной? — не преминула я напомнить. — Неужели не согласится помочь?
— Во-первых, она сама работает, — парировал Володька, — во-вторых, как ты себе это представляешь — любовница ухаживает за женой?
— Нет, но хотя бы девчонок она могла бы к себе забрать.
— Не знаю, — шумно вздохнул брат Альбины, — мы всего полгода встречаемся. Даже не знаю, как о таком просить.
— Да обыкновенно — денег дать. Или ты соврал, что хорошо зарабатываешь?
— Нет, зарплата у меня хорошая, — но взгляд у Володьки был, как будто даже это его не радует.
Когда Володька ушел, дед долго задумчиво смотрел в окно, а потом сказал мне:
— А помнишь, как они и Нинкой нашу маму называли, когда она вернулась из психбольницы сама не своя. Не мама, не по имени! «Эта лежачая»!
— О-о-о! — не удержалась я. — Неужели так бывает в жизни, а? Прям мистика какая-то. Неужели это им бумеранг прилетел? Да еще так быстро?
— Ничего не быстро, —
