прощу.
— Привези хотя бы лекарства! Сам! — сверлю его взглядом, — Или тебе нужен труп маленького ребенка для коллекции?!
— Следи за своим языком! На мне, в отличие от твоего хахаля, ни одного трупа нет! В этом я чист и совесть меня не мучает. Я не убийца!
— Тогда привези лекарства!
Томаш разворачивается и уходит, снова запирая нас на ключ. И теперь я понимаю, что творится в душе Богдана. Только сейчас мне стало ясно, каково это. Испытывать злость, гнев, чувство мести от безысходности. И пока я еще сдерживаюсь, чтобы не расцарапать наглую чешскую рожу. Но если с Катюшей что-то случится, я даю слово, что сама лично устрою этому уроду ад на земле.
Снова мочу оторванный кусочек ткани и обтираю Катю. Она ежится от ощущений и прижимается ко мне, крепко обнимая своего плюшевого медведя. К ни го ед. нет
В бреду что-то говорит, но я не могу разобрать ни слова. То ли зовет кого-то, то ли просто бормочет несвязные слова. Но тут я четко слышу слово “мама” и меня прошибает, словно через тело пустили разряд в 220 вольт.
Глажу ее по спине, целую в сладкую макушку и сердце готово выскочить из груди от эмоций.
— Мама…мамочка…Ты же не уйдешь? — бормочет Катя и тянет свои ручки к моему лицу, которое уже все мокрое от слез.
— Нет, доченька, не уйду. Никогда, слышишь? Я тебя не брошу, и все будет хорошо.
Я стала слишком сентиментальна, и в то же время жестока. Жестока по отношению к таким, как все эти люди, принесшие в наши жизни лишь беды и горе.
Они лишили Богдана матери и детства, вынудив тем самым, стать таким, какой он сейчас. Катю оставили сиротой в пять лет, не дав познать настоящей родительской любви и ласки. А меня лишили веры. Веры в людей, разбудив во мне самые страшные грехи.
И если я под сердцем ношу ребенка, то он потенциально, но тоже сейчас в опасности. А этого я не прощу никому, даже самой себе.
Резкий приступ тошноты заставляет бежать в туалет. Меня выворачивает наизнанку, до боли в животе и я очень хочу пить. Но нам даже воды не оставили.
Открываю кран, умываю лицо холодной водой, чувствую небольшое облегчение. Я теперь практически не сомневаюсь, что беременна, и в данной ситуации меня это пугает. Ребенку надо есть и пить, а я тут, вместе с Катюшей, которая вообще лежит с температурой, словно тряпочка.
Набираю в ладони воды и жадно пью. Сразу становится легче. Знаю, что больным нужно больше жидкости и, разбудив Катю, помогаю ей дойти до раковины. Пою ее со своих рук и умываю прохладной водой.
— Ира, а когда Богдан придет? Мне плохо, очень плохо, — шепчет она.
— Скоро, моя хорошая, скоро!
Снова укладываю Катю в кровать и она тут же проваливается в сон. Сейчас мне хочется прирезать кого-нибудь, правда. Сколько нас будут еще здесь держать? Кате все хуже становится, а я ничем не могу ей помочь и от этого всего начинаю тихонько звереть.
Во мне просыпается мать, самая настоящая волчица, готовая порвать любого за своих детей, даже за еще не родившихся. Гормоны шпарят так, что кровь закипает в жилах. Сейчас я не знаю даже, что с Богданом. Все ли с ним нормально? После такой аварии, его, наверняка, увезли в больницу и при таком раскладе, неизвестно, ищет ли нас хоть кто-нибудь вообще.
Вспоминаю про Михаила. Сокол наверняка в курсе всего и уж он точно, что-то придумает. Он просто обязан. Но надежды, если честно, у меня мало.
Этот дом, наверняка, лишь арендованное здание. Томаш тут не живет, иначе бы его быстро вычислили. Поэтому, нас до сих пор еще не нашли. Но больше медлить нельзя, нам надо выбираться отсюда, любым возможным способом. И мне ничего другого не остается, как идти на риск. Ради спасения своих детей, я готова это сделать.
Подхожу к двери и начинаю колотить по ней руками.
— Томаш! — ору как можно громче, чтоб меня услышали, — Томаш! Мерзавец, открой дверь!
Спустя несколько минут, в замке поворачивается ключ и на пороге вырастает он.
— Что еще?! — рявкает, глядя мне в глаза.
Я еще с минуту молчу. А потом выдаю то, о чем позже, возможно, пожалею. Но вариантов у меня больше нет.
— Я знаю где искать того, кто вам нужен!
— О чем ты? — удивленно смотрит на меня этот гад.
— Я знаю кто такой Хищник!
Глава 48
Я еду домой, а точнее в дом моего отца.
Если раньше я еще пытался сохранить в нем то, что осталось от мамы, то сейчас я этого не хочу. Он все испортил, полил грязью память о ней и теперь это не мое родовое гнездо. Это место зла, порока и похоти, которое даже батюшка не отмолит.
Я знаю, что он дома. И знаю, что сегодня будет самый поганый момент в его и моей жизни. Сегодня свершится правосудие, о котором я мечтал всю свою сознательную жизнь.
Проезжаю пост охраны, паркуюсь возле входа и иду в дом.
Райский сидит в гостиной на диване с бокалом виски в руке. Мое появление его даже не удивляет. Но он слишком спокоен, потому что не проверял еще, видимо, содержимое сейфа. Не до этого было пока.
— Чего тебе надо? — глядя в одну точку, спрашивает.
Сажусь напротив него и смотрю на этого жалкого, испорченного жизнью и тщеславием человека. Даже отцом не могу его назвать, язык не поворачивается.
— Я ведь предупреждал, что оставлю тебя на десерт! А я всегда сдерживаю свои обещания!
— Пока твои девки у меня, ты и с места не сдвинешься, Богдан. Иначе, ты их больше никогда не увидишь.
— У меня к тебе предложение получше. Ты сейчас даешь отмашку, чтобы их обеих привезли сюда, прямо сейчас. А я подумаю, грохнуть тебя сразу или дать еще насладиться жизнью.
Райский
