и многие римляне были ранены. Однако, полагаясь на превосходство своего военного строя и вооружения, римляне подвигались все дальше вперед» (Polyb. XV. 13). Тит Ливий обратил внимание на особенности римской тактики, благодаря которой легионеры сумели потеснить наемников: «К этому добавим еще некоторые, казалось бы, мелочи, незначительные для повествования, но очень важные на поле боя: у римлян крик единогласный и потому более громкий и страшный – у врагов разноголосые восклицания множества разноязычных племен; римляне в битве малоподвижны, они обрушиваются на врага всей тяжестью своего тела и своего оружия – их противник больше полагался на быстрые перебежки. С первого же натиска римляне сдвинули вражеский строй, затем, проталкиваясь плечом и щитом, наступая на теснимого ими противника, продвинулись далеко вперед, словно никто им и не сопротивлялся» (XXX. 34). Здесь решающую роль сыграли римская манера ведения боя и снаряжение легионеров: «Римляне в битве малоподвижны, они обрушиваются на врага всей тяжестью своего тела и своего оружия» (Liv. XXX. 34). Во время Третьей Пунической войны Полибий своими глазами видел действия легионеров в бою, хорошо знал их манеру ведения боя. По его авторитетному мнению, выдержать лобовую атаку легиона очень трудно: «Римский военный строй и римское войско трудно разорвать, солдаты, оставаясь в том же строю, имеют возможность вести сражение отдельными частями или всею массой по всем направлениям, ибо ближайшие к месту опасности манипулы каждый раз обращаются лицом, куда нужно. К этому следует добавить, что вооружение римлянина и обороняет его, и поднимает его дух, потому что щит его велик, а меч не портится в действии. Трудно поэтому бороться с римским солдатом и трудно одолеть его» (Polyb. XV. 15). Что и произошло во время битвы при Заме, когда после упорного боя первая линия карфагенской армии стала отступать. Наступил самый интересный момент в противостоянии Ганнибала и Сципиона.
Дадим слово Титу Ливию: «Африканцы и карфагеняне, занимавшие вторую линию, не помогали своим отступавшим союзникам, более того, и сами начали отходить, испугавшись, как бы римляне, перебив на передовой упорно сопротивлявшихся, не добрались до них. Тогда сражавшиеся на первой линии вдруг повернулись лицом к своим: одни пытались найти прибежище во второй линии, а другие, поняв, что их сначала оставили без помощи, а теперь отгоняют, стали избивать своих, не принимавших их к себе. Шли как бы два перемешанных между собой сражения: карфагенянам приходилось биться одновременно с неприятелем и со своими. Тем не менее они не пустили в свой строй людей перепуганных и разгневанных, но, сомкнув ряды, отбросили их на фланги и вообще подальше от битвы, чтобы солдаты растерявшиеся, раненые и бежавшие не привели в замешательство еще невредимый строй» (XXX. 34). Данный эпизод вызывает массу вопросов, главный из которых можно сформулировать так: где в это время был Ганнибал и как он мог допустить такое развитие событий?
Я никогда не поверю, что полководец с таким колоссальным военным опытом мог безучастно смотреть, как его первая линия боевого построения истекает кровью в борьбе с превосходящими силами противника, а затем начинает отступление. Самым логичным в этой ситуации было ввести в битву войска второго эшелона, поддержать солдат Магона и отбросить римлян на исходные позиции. Но Ганнибал этого не делает, он спокойно наблюдает за поражением первой линии, а затем отдает приказ о ее фактическом уничтожении: «Тех из наемников, которые искали спасения в бегстве, Ганнибал не допустил до соединения с его войсками, приказав задним воинам протянуть вперед свои копья и не допускать к себе бегущих» (Polyb. XV.13). Может ли командующий армией, находясь в здравом уме, так себя вести? Однозначно: нет, к тому же обстановка на поле битвы не требовала принятия таких, мягко говоря, странных решений. Поэтому ответов может быть только два: либо у Ганнибала, как у македонского царя Персея, во время битвы произошло помутнение рассудка и он не соображал, что делает, либо он не отдавал таких глупых приказов. Во второе верится больше.
Выскажу свое предположение, почему так произошло, не претендуя при этом на истину в последней инстанции. Обычно командующий армией находился на правом фланге, во главе кавалерии; не исключено, что в битве при Заме подобным образом поступил и Ганнибал. Из этого следует, что когда израненные боевые слоны врезалась в ряды карфагенской конницы, там мог находиться Ганнибал. Полководец мог попытаться перестроить всадников и отразить атаку конницы Лелия, однако ничего из этого не вышло. В итоге он был вынужден спасать свою жизнь и выбираться из образовавшейся свалки. На все это требовалось значительное время, и пока Ганнибал находился на правом фланге, в центре боевых порядков развернулись события, приведшие к поражению первой линии карфагенской армии. Командиры македонян, ливийцев и карфагенян не получили никаких указаний от вышестоящего начальства и поэтому действовали по собственному усмотрению. Именно отсутствие твердого руководства привело к той неразберихе, которая царила в боевых порядках карфагенской тяжеловооруженной пехоты. Но вновь оговорюсь: это лишь мое предположение, и не более того.
Я не сторонник различных фантасмагорических версий, в которых многие исследователи пытаются доказать, что Ганнибал сознательно приказал своей кавалерии покинуть поле битвы, чтобы увести за собой вражескую конницу. На мой взгляд, это не более чем гимнастика пытливого ума, занимающегося различными теоретическими изысканиями, не имеющими никакого отношения к реальности. В письменных источниках об этом нет ни слова, на самом деле все было гораздо проще. К концу войны Ганнибал уже не был тем полководцем, который совершал неожиданные для врага марш-броски, осуществлял обходные маневры и блестяще действовал при Каннах. В битве при Заме мы ничего подобного не видим. Перед нами лишь бледная тень военного гения, некогда поставившего Рим на грань катастрофы.
Завершающим аккордом битвы стало противостояние ветеранов Ганнибала с принципами и триариями: «Тут-то и началось совсем новое сражение: теперь бились между собой противники настоящие, равные друг другу и родом оружия, и военным опытом, и славой своих подвигов; их воодушевляли одинаковые надежды, им грозила одинаковая опасность» (Liv. XXX. 34). Об этом рассказывает и Полибий: «Воюющие были почти равносильны по численности и воодушевлению, равно по вооружению и храбрости, посему исход битвы долгое время оставался неизвестным, ибо сражавшиеся считали своим долгом держаться на своих местах до последнего издыхания» (XV. 14). Исход боя был неясен, когда на поле боя вернулись всадники Масиниссы и Лелия, нанесли удар по тылам вражеской армии и принесли Сципиону победу.
Каковы были потери сторон? Согласно Полибию, «потери римлян убитыми превышали тысячу пятьсот человек, карфагенян было убито больше десяти тысяч и немного меньше взято в плен» (XV.14). Иные данные приводит Тит Ливий: «В этот день были убиты больше двадцати тысяч карфагенян и их
