— Надеялся догнать этого Фелипа.
— Догнал? Ты не дрался с ним, не убил его? Это могло бы навлечь на нас серьезные неприятности.
— Не волнуйся. Я не дрался с ним и тем более не убивал. У меня даже не было возможности встретиться с ним лицом к лицу. Но теперь я знаю, что он, можно сказать, покинул эту страну и больше не потревожит нас.
— Когда я подъехал к ним, друзья убеждали его совершить путешествие по реке к морю. Когда я уезжал, он был уже в пути.
— Один-одинешенек. Теперь, пожалуй, я вернусь в постель, — сказал Давид. — В конце концов, это моя брачная ночь, хотя вряд ли кто проводил более странную.
— Пока вы не ушли, — сказала Ракель. — Мы тут составили контракт, его нужно засвидетельствовать. Можете поставить подпись? Вы и сеньор Иаков?
— Конечно, — охотно ответил Давид. — Где?
— Вот здесь, — сказала Ракель, указав под подпись Эсклармонды: «Девора, еврейка из Перпиньяна».
— Думаю, и нам нужно отправляться в постель, — сказал Исаак. — Нам нужно сделать еще кое-что до отъезда, но не думаю, что поднимусь слишком рано.
— Когда собираешься трогаться в путь? — спросил Иаков.
— Если не возражаешь, после раннего обеда. Аструх посылает с нами одного из своих слуг, значит, нас будет шестеро.
Глава девятнадцатая
Донья Маргарида плохо спала в ту ночь. Она видела младенца, подождала, дабы убедиться, что все хорошо, как и казалось вначале, а потом вернулась во дворец с радостной вестью. Но утром, когда защебетали птицы, она уже проснулась. Отбросила все мысли попытаться заснуть снова. Вскоре к щебету птиц прибавится шум королевского двора, готовящегося к новому дню, и все равно разбудит ее.
Она тихо встала, оделась без помощи служанки, которая продолжала мирно спать. Она была слишком взбудораженной, чтобы вышивать или читать в полусвете, и, поскольку разговаривать было не с кем, взяла плащ, так как утро было холодным, бесшумно спустилась по лестнице к маленькой двери, ведущей в сад ее величества. Там можно было погулять под деревьями, провести время до завтрака.
Когда она бесцельно бродила под деревьями, сорвав плод на завтрак и поедая его с неожиданным ощущением голода, ее внимание привлек легкий скрежет металла. Охваченная неожиданным страхом, она повернулась в ту сторону. Перед ней была маленькая, массивная деревянная дверь в наружной стене сада, скрепленная широкими полосами металла и способная выдержать попытки выломать ее. Обычно, если садовники не занимались своими делами, она была заперта на замок и засов. Но сейчас засов был отодвинут, и кто-то с наружной стороны стены повернул ключ в ржавом замке. Если то был злоумышленник, он мог легко справиться с ней и войти в замок через дверь, которую она бросила открытой.
Потом Маргарида улыбнулась собственной глупости. Разумеется, серебристое небо начинало голубеть, хотя солнце еще не взошло, и садовники вот-вот появятся для ухода за садом до того, как принцесса поднимется. Таким образом они поддерживали иллюзию, что порядок в этом маленьком раю является даром природы, а не создается трудом человека.
Но человек, вошедший в дверь в стене, оказался не садовником и не врагом. Это был Бернард Бонсом де Пигбаладор. Несколько негромких слов и позвякивание уздечки сказали ей, что с ним конюх, которому поручено ввести их обеих лошадей через общепринятый вход. Он вошел тихо, но не крадучись, закрыл дверь и запер ее большим ключом, который держал в руке. Задвинул массивный дубовый засов, отряхнул руки и обернулся.
— Доброе утро, сеньор, — сказала Маргарида. — Утро для верховой езды превосходное.
— Поистине, донья Маргарида, — ответил он с поклоном. — Но раннее. Я не ожидал никого встретить здесь в этот час. Солнце еще не взошло.
— Я плохо спала, — сказала Маргарида, — и вышла успокоиться в тишине утра. А что вы делаете здесь в этот час?
— Донья Маргарида, прошу вас никому об этом не говорить, — сказал Бонсом. — Я провел ночь с подругой. Можно сказать, совершенно неожиданно. Надеялся, что никто не увидит, как я вхожу сюда. Еще больше надеялся, — добавил он, — что моего отсутствия во дворце не заметят. Это самый удобный и неприметный вход, если подойти сюда пораньше. Более приятный, чем ползанье по дренажной трубе.
— Вам, конечно, не хотелось пачкать эту белоснежную рубашку и блестящие сапоги в дренажной трубе, — сказала Маргарида. — Однако непохоже, что вы много спали ночью. Вы бледны, как потерявший надежду влюбленный.
— Проходитесь по моему адресу, донья Маргарида, — сказал он с улыбкой. — Но, признаю, я этого заслуживаю. Вы же знаете, я терпеть не могу быть пыльным или взъерошенным.
— Знаю я вашу подругу; которая выпустила вас из своей двери блестящим, как жемчужина?
— Не думаю, — небрежно ответил он. — Это восхитительное, веселое создание. Мы всю ночь играли в карты.
— Всю ночь, сеньор?
— Почти всю, донья Маргарида. — Он содрогнулся от утреннего холода. — Кажется, я забыл свой плащ, до чего нелепо.
— Или сделали это умышленно, чтобы иметь причину вернуться. Однако я не могу понять вашу заботу о своей репутации. Этой дамы да, но не поздно ли оберегать вашу?
— Увы, это правда, — сказал Бонсом. — Но принцесса Констанса намекнула, что недовольна моим поведением, когда я здесь, во дворце. Похоже, кто-то рассказывает ей обо мне дикие истории?
— Ложные?
— Не обязательно, но нескромные. И ее королевское высочество начинает считать себя такой же могущественной, как ее царственный отец, потому что стала ростом с взрослую женщину.
— Принцесса стала взрослой не только в росте, сеньор. Она держится с величественностью и манерами королевы. Видимо, считает, что к ней обязаны относиться с большей почтительностью.
— Она просто проявляет власть, — мстительно сказал Бонсом. — Пора ей выйти замуж за кого-то с достаточно высоким положением, чтобы поставить ее на место.
— Сеньор, вы забываете, где находитесь и с кем говорите. Я придворная дама ее высочества, а не ваша партнерша за игорным столом.
— Вы, разумеется, правы. Приношу глубочайшие извинения. Меня подводит усталость, и мои шутки неудачны. Прошу прощенья, донья Маргарида, я сегодня совсем не спал. Хотя моя рубашка выглядит свежей, о себе этого сказать не могу.
Бонсом поклонился и пошел в сторону дворца.
Маргарида наблюдала за ним с любопытством. Она видела, как он уезжал минувшим вечером, такой же элегантный, в белой, как снег на горных вершинах, рубашке, однако за ночь его камзол из зеленого стал алым, рейтузы из золотистых — синими, сапоги из коричневых — черными. Ей стало любопытно, как он ухитряется завести домашнее хозяйство и любовницу неподалеку от дворца и тщательно скрывать это от тесно связанного, болтливого дворцового сообщества.
