для солидности, естественно. Если военные приедут меня убивать (а они приедут), то ублюдки, сторожившие раньше Равенсбрюк, никакого сопротивления не окажут, это я понимал. Да и вообще — никто мне не поможет, если против меня бросят армию.
Я понимал, что живу последний день. Что там произошло в Равенсбрюке? Это было озарение или, наоборот, нервный срыв и ошибка? Время покажет, теперь жалеть о сделанном уже никакого смысла. Надо продолжать гнуть начатую линию, пока эта линия или не приведет к победе, или не обломается.
По крайней мере, Айзека мне доставили. Ольбрихт не успел его захватить, тут я опередил хунту.
Я переоделся в парадную форму рейхсфюрера ᛋᛋ, надел все мои многочисленные награды, полученные от фюрера, потом глубоко вдохнул и вошел в зал для совещаний.
Все начальники управлений и служб ᛋᛋ уже были здесь, дубовых листьев в петлицах тут было столько, как будто я оказался в дубовом лесу. Человек тридцать самых опасных людей Рейха разом поднялись со стульев и вскинули руки в нацистском приветствии.
Рядом со мной были Айзек и верный Вернер Гротманн, уже с рыцарским железным крестом на вороте, уже с погонами и петлицами оберфюрера на мундире. Гротманн в правильности его собственных действий все еще явно сомневался, но после Равенсбрюка отступать ему было некуда, как и мне самому. Парень выбрал карьеру при рейхсфюрере, так что теперь пойдет со мной до конца. И еще я взял с собой Аденауэра, просто на всякий случай. Аденауэр показался мне достаточно мудрым человеком, так что мне хотелось, чтобы он понаблюдал и провел аудит моих действий.
Назиговавшись, эсэсовцы уселись за длинный стол, на столешнице которого было вырезан оккультный знак — «черное солнце», потом все уставились на нас с фюрером.
Так… А вот теперь надо действовать стремительно, но аккуратно. С одной стороны, я должен опередить генеральскую хунту, с другой стороны — не повторить тактических ошибок, сделанных в Равенсбрюке.
Я прочистил глотку:
— Партайгеноссе! Можете оставить свои приветствия. Перед вами не фюрер. Этот человек — двойник.
Айзек смущенно кивнул, разоблачать себя ему было неприятно, но я не оставил актеру выбора. И Айзек, и Аденауэр сейчас находились здесь против своей воли, я притащил их сюда под стволами.
— Рейхсфюрер говорит правду, — подтвердил Гротманн, — Я лично занимался поисками этого двойника в свое время. Я его даже дрессировал быть Гитлером.
Эсэсовские шефы глядели на Айзека. Реакции — вообще никакой. Вот сейчас я имел дело с натуральными волками, эти охать и ахать не будут, эти даже удивляться уже давно разучились. Никто не проронил ни слова.
— Я не Гитлер, увы, — сказал Айзек, он как будто извинялся за этот прискорбный факт.
Аденауэр сел на стул возле стены и делал вид, что его тут нету.
— Мы можем узнать, где настоящий фюрер? — подал голос Эрнст Кальтенбруннер, начальник главного управления имперской безопасности.
Я теперь отлично знал всех моих подчиненных по именам и лицам. Память Гиммлера ко мне вернулась, после шока, пережитого в Равенсбрюке. Но вернулась не полностью. Например, я все еще не помнил ни гиммлеровскую любовницу, ни семью, ни, самое главное — секретного бункера в Тевтобургском лесу.
— Можете, — сообщил я, — Я убил его. Я убил Адольфа Гитлера.
Снова молчание. Снова никакой реакции. Дорого бы я заплатил, чтобы узнать, что сейчас происходит у начальников управлений в черепушках! Но по их лицам ничего понять было нельзя.
Кальтенбруннер чинно поднялся на ноги:
— В таком случае вы совершили государственную измену, рейхсфюрер. Я вынужден просить вас о моей отставке. Я не намерен больше работать под вашим руководством.
Кальтенбруннер так и остался стоять, но его демарш никто не поддержал, больше желающих уйти в отставку не нашлось.
Оно и понятно. Кальтенбруннер всегда был фанатиком, и не слишком умным при том. А вот все остальные или достаточно трусливы, или достаточно умны, чтобы промолчать сейчас. Но и трусы, и умники могут воткнуть мне нож в спину сразу же после этого совещания.
— Я не принимаю вашу отставку, Кальтенбруннер, — ответил я, — Если хотите — могу вас только расстрелять.
— За что, рейхсфюрер? Я клялся на верность Адольфу Гитлеру, и я своей клятвы не нарушал. И да будет вам известно, что настоящий фюрер жи…
Грянул выстрел. Вот это уже не я, это Гротманн. Парень быстро учился у своего шефа, то есть у меня. Кальтенбруннер рухнул на пол, опрокинув стул, Гротманн добил его одним метким пистолетным выстрелом.
— Труп убрать, — привычно распорядился я.
Охранники тут же утащили Кальтенбруннера, осталось только кровавое пятно на столе.
— Есть еще желающие уйти в отставку?
Желающих не обнаружилось, эсэсовцы продолжали хранить свое загадочное молчание.
— А как насчет желающих занять должность покойного партайгеноссе Кальтенбруннера?
Неожиданно на ноги поднялся группенфюрер Мюллер, присутствовавший тут в качестве начальника гестапо.
На актера Броневого, игравшего Мюллера в известном фильме про Штирлица, настоящий Мюллер был совсем не похож. Он скорее напоминал более интеллигентную версию коменданта Равенсбрюка Зурена. Та же отмороженность в глазах, только без признаков тупости и алкоголизма.
— Я готов, если вы позволите, рейхсфюрер. И сразу же скажу присутствующим, если вы опять же позволите, рейхсфюрер: Кальтенбруннер перед смертью пытался рассказать нам про того Гитлера, который в Риме. Однако у меня, у гестапо, есть точная информация, что в Риме не Гитлер, а очередной двойник, сделанный по заказу Муссолини. А настоящий фюрер мертв. Это проверено.
Вот это да. Вот такого я точно не ожидал. Мюллер, похоже, оперативно разобрался в ситуации, даже начал выгораживать мою версию, чтобы услужить мне. Хотя вот Мюллер точно был в курсе, что Гитлер в Риме — настоящий Гитлер. Группенфюрер сейчас врал. Но врал в моих интересах, так что я милостиво кивнул.
— Я назначаю вас шефом главного управления имперской безопасности, группенфюрер. А касательно Римского Гитлера… Посудите сами, господа. Если бы тот же Кальтенбруннер был уверен, что в Риме настоящий фюрер, что настоящий фюрер жив — Кальтенбруннер бы уже давно выступил против меня. Вы могли заметить, как партайгеноссе Кальтенбруннер был предан Адольфу Гитлеру. Так почему он тогда не выступил против меня раньше? Это может быть объяснено только одним фактом — Гитлер в Риме был ненастоящим Гитлером.
Ну или же это можно было объяснить простой нерешительностью Кальтенбруннера. Кальтенбруннер, очевидно, меня справедливо опасался и тянул с выступлением против меня до последнего. Но эту версию я оставил при себе.
— Дайте
