жалких королей,
В домах вассалов, их подруг,
И слугам их: а вдруг, а вдруг!..
Тебе до смерти не суметь,
Как птица в небе, вольно петь!
ЦЕПЬ
Повторяю за Блоком: "Фонарь и аптека...",
Сколько раз этот ряд повторялся от века.
Но закрылась аптека, сгинул старый фонарь,
А за ними генсек, президент, государь,
Петербуржцы в своих длиннополых пальто,
Дамы в шубах тяжелых, в пенсне господа,
Длинноногий канкан, Бим и Бом в шапито -
Все ушли цепью длинной во тьму, в никуда...
Представляете цепь: вереница вещей,
Черепа вперемежку с обрывками фраз -
Эту цепь тянет Время - безликий Кощей,
В ней, тяжелой и ржавой, есть место для нас.
Петербург разъедает болотная тля,
Правит бал, пироги жалких улиц деля.
Этот люд непотребный во все щели залез
(Тараканий общаг, недосып и обвес),
Грубым спиртом пропитан, он пахнет мочой,
Он живет без потерь, без удач, без любви,
Для него этот город - холодный, чужой,
Где во тьме, прозябая, жгут судьбы свои.
И вот эта толпа - без кровинки в лице! -
Позабыв про несчастную совесть свою,
Помогает тянуть злополучную цепь,
Зло сверкая глазами, на самом краю.
ФРЕЙЛИНА
Остатки роскоши: фамильная камея
Была обменена на хлеб в сорок втором.
И вот она живет, у сыновей не смея
Просить о помощи, не думая о том,
Что смерть кружит за окнами, что внуки
Забыли бабушку, играют во дворе;
Сидит на стульчике, скрестив по-женски руки,
Быть может, так она сидела при дворе.
Заснули блики солнца на коленях,
Мурлычет кот под кухонным столом,
Ей нужно отдохнуть - пусть несколько мгновений, -
Вернуться в прошлое и вспомнить о былом.
Есть фрейлины на свете. Вам не верить,
Но мне - увидеть и узнать
Как превращаются разлуки и потери,
Дожди и вьюги в благодать.
И дар, не тронутый чужого века прозой -
Все так же ярок, будто нимб над головой.
Всем женским естеством - манерами и позой,
Она несет духовный облик свой.
Да будет счастлива простившая всех старость,
Надежда, прикоснись к ней ласковой рукой,
Любовь, сотри с ее лица ненужную усталость,
И, вера, словом успокой.
ЖИЗНЬ БЕЖИТ, СТУЧИТ НА СТЫКАХ...
Жизнь бежит, стучит на стыках: поворот, вновь поворот,
А вокруг не вяжет лыка праздно едущий народ.
Кто-то травит анекдоты, кто-то пьет, а кто-то ест.
Ах, дорожные заботы, заселенье спальных мест!
Обустраиваться надо, не мешало б покурить,
Прикупить бы лимонада, да попутчиц покорить.
Все приедем: кто-то позже, кто-то раньше. Вот беда,
Унесет ушедший - ножик, сало резать чем тогда?..
Всем беднягу будет жалко: в эку темень с багажом!
И глупа его товарка! Ладно, ну его с ножом!
Эх ты жизнь, не знаем сами, в чем твой смысл и в чем твой сказ,
И философ, как Сусанин, в дебри вновь заводит нас.
ПЕВЧИХ ПТИЦ НЕ СЛУШАТЬ, В ПАРКИ НЕ ХОДИТЬ...
Певчих птиц не слушать, в парки не ходить,
Глупостями душу чтоб не бередить,
Выйти из подъезда в ближний гастроном,
"От Москвы до Бреста..." подкрепить вином.
Холодно в квартире, страшно на Земле,
Как мишени в тире, банки на столе.
Чашки, помидоры, пачка сигарет -
И на водку скорый молодой сосед.
Вспоминать не надо юность, что прошла,
Ночи Сталинграда, прошлые дела:
Там еще мальчишкой я смотрел, как влет
Лупит по людишкам глупый пулемет.
Что ж, приказ - приказу ты не прекословь,
Убивай - и сразу, да родную кровь,
Кто же мог подумать, что среди ворья
Будет и сестричка старшая моя.
Знал же, что на фронте, знал, что где-то там...
Хватит. Все. Увольте. Наливай, братан, -
Выпьем за Победу, за рабочий класс...
Как сосед соседу: "Презирают нас...".
ПОД ПЕСЕНКУ ЕВРЕЙСКОГО КВАРТАЛА
Меняется пиджак на Пастернака,
Какое извращение, однако.
Пиджак английский, строчка золотая,
Но лучше я свой старый залатаю...
Так я писал в году семьдесят пятом,
Где нищим был я, вместе с тем, богатым,
Где каждый час был без конца любимым,
Где каждый день был столь необходимым.
Вставало солнце где-то у вокзала
И жизнь мою, как леденец, лизало;
С восторгом рьяным желтые трамваи,
Гремя по рельсам, сон мой прерывали.
И вот иду я в гору по бульвару,
Деля весну с красавицей на пару;
Живет любовь у ней под шелком блузки,
И говорим мы о любви по-русски.
Ах, это время - корка апельсина, -
И остро пахнет, и блестит красиво!
Там все мои начала и основы,
Там все друзья и живы, и здоровы.
Под песенку еврейского квартала
Я жизнь хочу начать свою сначала,
Сначала жить с тоской необъяснимой,
Сначала посмотреть в глаза любимой.
БАРОККО, НЕМНОГО АМПИРА...
Барокко, немного ампира -
Московская это квартира.
Под окнами, праздно сверкая,
Шумит, громыхает Тверская;
Глубокие кресла, обои,
Где красным и синим - левкои,
Под шалью хрустальная люстра -
Прикрыта от пыли искусно,
И в зеркале, будто все снится,
Нездешние строгие лица:
