Молчала, когда вывели ее из шатра на белый свет, только чуть прищурилась от ярких лучей солнца.
Стан совершенно не изменился с тех пор, как она его покинула. Те же шатры – какие-то серые, унылые, какие-то разноцветно-нарядные, те же собаки, те же дети, носящиеся с криками туда-сюда. Сухая осенняя степь с жесткой щетиной травы, холмы на горизонте, пронзительно-высокое небо, всегда ее завораживающее.
— Ты очень красивая, Дженна, – неожиданно раздался мужской голос совсем рядом.
Она быстро обернулась.
Судя по богатой одежде и высокой шапке, перед ней новый хан, старший брат Баяра. Как его там, Карын? Да, Карын. Она рассматривала его очень внимательно. Широкое обветренное лицо истинного воина – это не изнеженный Сулим, привыкший к полутьме шатров. Карын явно другой. У него сильные руки и широкие плечи. Он выглядит как человек, немало времени проводящий в седле. Взгляд надменный, уверенный. Черная бородка обрамляет узкие злые губы. Красивый мужчина, не отнять, все они – сыновья Тавегея – красивые. Породистые даже. Неудивительно – Женька видела их мать. В молодости она, конечно, была не менее красива, чем та же Илгыз.
Карын был похож на Баяра и не похож одновременно. Тот же прищур глаз, тот же нос, точно такие же брови – ровные и прямые. Лицо, пожалуй, шире, более округлое, но так он и сам весь шире брата. Как зрелый степной конь против трехлетнего жеребца.
Во взгляде Карына нельзя прочитать совершенно ничего. Он не злится, не радуется, не думает, кажется, ни о чем. Просто смотрит. И даже интуиция ее молчит, и голова больше не болит, и в затылке не свербит совершенно. Что ему нужно от нее?
— Ты голодная?
Прислушалась к себе, кивнула. Горло по-прежнему перехватывало от ужаса.
Карын взял ее безвольные ледяные пальцы и повел куда-то. Она покорно шла, ощущая себя овечкой, веденной на убой.
Нет, не овечкой. Она – хищный зверь. Просто сейчас некуда ей бежать и сделать ничего нельзя – только осматриваться и строить планы. Она жива и цела, она не связана и не под стражей. Значит – нечего унывать. К тому же теперь она не одна, наоборот – у Женьки есть причина, по которой она обязательно выживет.
Царственно опустилась на циновку – это движение она подглядела у Илгыз, даже тренировалась украдкой, потому что попробуй-ка в длинной юбке сядь, так чтобы не раскорячиться как мужик и на спину ненароком не завалиться. Получилось, кажется, вполне изящно.
Есть пришлось пальцами, впрочем, уж кому-кому, а Женьке не привыкать. Вылавливала куски мяса и кругляшки сыра, макала в жирный бульон сухую лепешку. Она привыкла уже к этой простой пище, полюбила ее. Хотя и знала — вредно, когда в рационе нет зелени, круп и овощей. Думала даже разговаривать об этом с Баяром — уж сушеную морковь и долго хранящуюся капусту можно покупать у угуров. И бобовые ещё, их вообще бесконечно можно хранить в сухом виде. Но сейчас она ела то, что ей дали, а уж при виде свежего желтоватого молока она едва не задрожала. Затрепетала ноздрями, осторожно попробовала — и выпила чашу до дна. Чуть сладкое, густое, такое вкусное, что Женька ощутила себя кошкой и едва не замурлыкала.
— Будешь жить в моем шатре, Дженна-аах, — с довольным видом сообщил ей Карын. Ему очень нравилось, что пленница такая покорная. — И спать в моей постели.
— Нет, — ровно и тихо ответила Женька. Она уже знала, что спокойная речь звучит куда громче, чем крик. Баяр научил — он отменный учитель. — Не стану. А попробуешь принудить — отгрызу тебе яйца.
Карын вытаращил глаза и вдруг рассмеялся.
— А ты и вправду воин, — с одобрением сказал он. — Может, и стрелять умеешь?
— Дай лук и встань вон у того шатра — узнаешь.
Это было уже рискованно, и Женька усилием воли заставила себя заткнуться. Не стоило дергать тигра за усы, он мог и сожрать ее прямо сейчас. Поднялась, сполоснув руки в миске с водой, услужливо поданной какой-то женщиной. Отвернулась от Карына, глядя с тоской в сторону реки. Поедет ли за ней теперь уже ее сотня? Такая свежая клятва будет жечь им пятки, гнать вперёд. Вот только как они узнают, где ее искать? Лошади иштырцев оставляют ровно те же следы, что и кони кохтэ. Будет ли у неё время и силы дождаться подмоги?
Цепкие пальцы ухватили ее за подбородок, силой заставляя взглянуть в эту азиатскую безжизненную маску ее пленителя.
— Знаешь, о чем я жалею? — спросил Карын. — Что лично его не убил. Я бы привязал Баяра к четырем коням за руки и за ноги… и отпустил бы их.
Дженна ничего не ответила, только чуть плотнее сжала губы и опустила ресницы. Помечтай, ага. Она непременно передаст твои слова Баяру и проследит, чтобы он воплотил твои мечты.
— А ты пока привыкай. Я не зверь, дам тебе пару дней, чтобы принять свою судьбу.
Ты погляди, какой терпеливый! Памятник бы ему поставить! Посмертный.
— Я могу ходить по стану, или мне сидеть в шатре?
— Ходить можешь. Но тебя будет сопровождать воин. Ургай! Проследи, чтобы Дженна не сбежала.
Воин (незнакомый ей, не из числа похитителей) кивнул. Был он уже в почтенном возрасте, с седыми висками и ровным следом от стрелы на щеке. Женька, не желая больше видеть Карына, медленно пошла по стану, разглядывая людей. Женщины сидели на циновках, шили, чинили одежду, пряли пряжу. Мужчины тихо беседовали. Те, что моложе, чистили оружие и правили стрелы.
Один из шатров показался ей знакомым, и она, не долго думая, шагнула к сидящему рядом с ним мужчине.
— Ты — отец Охтыра? — спросила она прямо и безжалостно. И, дождавшись кивка и настороженного взгляда, жестко сказала. — Охтыра убили воины Карына и Сулима. Перерезали горло. И бросили как падаль.
— Лжешь, — побледнел мужчина. — Шулам!
— Зачем мне лгать? Карын меня украл из стана Баяра, а Охтыр… — Женька замялась, а потом все же соврала. — Пытался воинам помешать. Не веришь мне — спроси тех, кто меня привёз.
И отошла, оставив оглушенного отца переваривать страшное известие.
— Это правда? — очень тихо спросил ее «охранник». — Баяр мёртв?
— Сулим его отравил, — чуть поколебавшись, ответила Женька, — его люди принесли мне клятву. Ну, быка зарезали и все такое.
— Значит, они придут за тобой. И будут сражаться со своими братьями, отцами и дядьями.
— У тебя кто-то ушёл следом за Баяром? — догадалась Женька. Прикинула возраст и предположила. — Сын?
— Дочь. Гаюна.
— А! Она десятница. Выучилась стрелять из лука и махать саблей. Правда, скорее всего, тебе не придётся в неё стрелять. Ей муж и дети, надеюсь, важнее воинской славы.
— Муж? Дети? — охранник ее выглядел обескураженным.
— Она вышла за Айрата. И взяла в шатёр двух сирот.
— Моя Гаюна?
— Да. Та самая высокая и злая девица с обрезанными косами.
