пластинку достают из конверта. Низкий ровный гул, насыщенный и бархатистый. Звук кинотеатра до того, как загорается экран. Звук ожидания. Мягкий стук, усиленный динамиком. Шипение переходит в играющие всеми красками звуковые волны, которые разливаются по комнате.
Беда уж близко вроде
И в дом ко мне заходит,
Но в мыслях, как и прежде, лишь девчонка та…
Открываю глаза и вижу, что Себ снова сидит на стуле. Он ловит мой взгляд и грустно отпивает из стакана. В окна моей головы стучит Рори. Он хочет войти. Я могу сдерживать его, но не слишком долго. Зажмуриваю глаза и чувствую головокружение, меня словно затягивает в водоворот.
Время меняет серый цвет на насыщенный черный. Пластинка закончилась, и шипение иголки разгоняет мелькающие под веками образы. Резко открываю глаза. Ночь уже прошла. Сейчас раннее утро. Себ свернулся калачиком на диване. Перекатываюсь на бок так тихо, как только могу, встаю и на цыпочках выхожу из комнаты. Вприпрыжку шагаю в ванную и там, скрючившись над раковиной, начисто оттираю себя с помощью мыла и струйки воды. Когда спускаюсь вниз, Себ все еще спит, и я незаметно выскальзываю из передней двери. Мир здесь приторно сладок, но, оказавшись снаружи, чувствую, что тротуар схвачен легкой ледяной пылью – она хрустит под ногами. Холодный воздух бодрит, попадая в легкие.
Рори, который держался буквально из последних сил, все-таки улетел. Между моим миром и его есть разница. Разница в материи, физике. У него не хватает физической силы, чтобы удержаться, когда я двигаюсь. Даже если двигаюсь медленно. Но он может заполнить собой мой разум, когда я где-то в помещении, ограничен стенами.
Теперь появляется Грейс, ее образ мерцает. Останавливаюсь, чтобы присмотреться к ней, но она слишком нематериальна. Впрочем, я вижу, как она улыбается своими пустыми глазами. «Ты», – указывает она на меня. «Это ты», – как будто хочет мне сказать. Улыбаюсь в ответ. Киваю.
– Я знаю, – говорю. – Я.
И она снова превращается в воздух.
Опять иду в парк Хорниман. Вот почему она исчезла. Она зовет меня туда, чтобы мы могли выговориться. Я и она. Она зовет меня, чтобы мы вместе распутали все то, что тянет мой мозг вниз.
Себ солгал мне. Его мотив уже не так понятен, как прошлым вечером, на фоне его радушия и виски. Пытался ли он лишь подтвердить мои подозрения? Больше в это не верю.
Сейчас день, и я прохожу через главные ворота. В это время нет ни посетителей парка, ни случайных гуляк. Только пара голубей, которые ищут, что поесть, да я. Направляюсь к месту, где раньше, бывало, спал. Мои ступни – корабли. Воздух несет меня вперед.
«А ведь Ариэль не забирался в дом», – говорит Грейс, но не своим ртом. Это читается в ее взгляде.
Все так.
Себ соврал.
Из сухих сучков и веток сложено укрытие, так никем и не тронутое. Сделал его несколько недель назад, еще до всего этого. До Сквайра, когда мир был чище. Под этим навесом теперь слизь и перегной, но я здесь один.
Закрываю глаза и хватаю руку Грейс, которую она мне протягивает. Она ведет меня куда-то в глубины памяти. На стене взбрыкивают языки огня. Они мерцают, пляшут и трещат на фоне шипения граммофона. Выглядываю из-за края дивана. Он стоит над ней, она лежит между его ногами. Могу ли я разглядеть его лицо?
В голове носятся мысли, которые, как мне кажется, словно преследуют меня или куда-то ведут. Они здесь, со мной.
Назад к Себу мне пока нельзя.
В понедельник встреча с барристером. Сейчас суббота. До того времени побуду здесь.
Буду распутывать. Собирать. Связывать.
Разгадывать в оставшееся у меня время.
Глава сорок третья
Понедельник
Контора Назрин выглядела ровно так, как я и представлял. Офисные сотрудники на своих местах, болтают по телефону и пялятся в компьютеры. В комнате ожидания, куда меня привели, на стенах постеры с нарисованными от руки карикатурами на барристеров. Сквозь стеклянную дверь вижу, как мне представляется, самих барристеров, которые проносятся мимо в строгих деловых костюмах. Через несколько минут за нами приходит подросток в костюме из полиэстера и ведет в конференц-зал.
– Вам чай или кофе, мисс? – спрашивает он у Джен, пока мы идем по обитому панелями коридору.
– Кофе было бы отлично, Майк, – отвечает она. – Ксандер?
– Мне просто воды, спасибо.
Слова засыхают у меня во рту. Здесь я нервничаю. Это закрытое от внешнего мира место, как Кембриджский университет, но при этом куда серьезнее.
Он проводит нас в симпатичную комнату, где ждет женщина с натянутой улыбкой. Я озираюсь. Больше деревянных панелей на стенах. Подъемное окно выходит на вымощенный двор, из-за чего все здесь выглядит как пародия.
– Мистер Шют, я Назрин. Присаживайтесь, – обращается она ко мне, а затем поворачивается к Джен: – Как я рада снова видеть тебя, Джанин.
Джен улыбается и садится рядом со мной за большой стеклянный стол. Назрин захлопывает ноутбук и наклоняется вперед.
– Мистер Шют. Сразу к делу. Я ознакомилась со всеми документами, которые соизволило передать обвинение. Из того, что я увидела, есть новости хорошие и плохие.
Обнаруживаю, что непроизвольно киваю, как будто подвешен на нитке, которую она дергает своими пальцами.
– Хорошие новости в том, что нет никаких данных судмедэкспертизы, подтверждающих вашу причастность к убийству. Это означает, что, насколько можно судить, не обнаружено ничего – ни рядом с телом, ни даже в комнате. Хотя будьте уверены, что они продолжат расследование, и не удивляйтесь, если улики представят в самую последнюю минуту.
– Ладно, – говорю я и смотрю на Джен, которая выглядит расслабленной, передав меня в руки эксперта.
– В ходе допроса тем не менее вы сделали некоторые заявления. Должна сообщить вам, мистер Шют, что, если бы вы последовали рекомендации во время последнего допроса, этих бы козырей у них сейчас не было. То есть, думаю, мы бы смогли исключить из дела сделанные вами ранее заявления, несмотря на озвученное предостережение. Но теперь работаем с тем, что есть.
– И что же у нас есть? – переспрашиваю я.
– Зависит от вас, мистер Шют. Если продолжите настаивать на том, что заявили ранее, то у нас есть вы, присутствовавший на месте совершения убийства без какого-либо внятного объяснения. Не говоря уже о факте снятия значительной суммы наличных с банковского счета за несколько недель до ее смерти.
Последнюю фразу она произносит, приподняв брови, как будто ожидает, что я стану возражать.
– Что вы имеете в виду – настаивать? Я не могу отменить то, что
