И то место, где мы останавливались в следующий раз, закладывала новым. Листья собирал я, искал самые красивые. Иногда долго бродил по лесу. А потом мы вместе из этих самых красивых выбирали самый лучший.
— Вот этим заложим, хочешь?
Я всегда хотел именно этим.
— Где ты находишь такие красивые листья? — удивлялась она всякий раз.
Я вам скажу, что ради этого ее удивления был готов по деревьям лазить, а не только искать среди опавших листьев. Дубы, буки, клены, вязы, яворы, всякие деревья там росли. В книге было много этих листьев. Нам осталось прочитать всего несколько сказок, но сестра не успела. Я вам потом принесу книгу и покажу, какие остались. Она у меня в комнате. Не бойтесь, вслух читать не стану. Какие остались непрочитанными — пусть такими и останутся. Нет, та книга, которую мы закладывали листьями, пропала. Эту я сам купил.
Однажды зашел в магазин за нотами, а у них книги тоже продавались. Купил ноты и машинально оглядел полки. Вдруг вижу: Андерсен, сказки. Сердце у меня заколотилось. Я купил, принес домой, положил на тумбочку у кровати. Я жил один, жена как раз ушла. И всегда читал перед сном. Устал, не устал, непременно должен был прочитать одну-две страницы. Уже после первой ощущал, как на меня нисходит покой и все становится на свои места, а после нескольких глаза давали понять, что вот-вот закроются. Без всякого снотворного. Но те сказки, которые сестра не успела мне прочитать, я так и не смог осилить.
Сейчас у меня вроде гораздо больше времени, ведь несезон. Высыпаться необязательно, потому что рано вставать не нужно, но все равно я так и не вернулся к тем сказкам. Читаю, да, но уже меньше. Даже книги не в состоянии меня усыпить. И потом, мне кажется, что они не помогут мне понять то, что я хотел бы еще успеть в этой жизни понять.
Когда мы электрифицировали деревню, в доме, где мы делали проводку, я однажды смотрю: на подоконнике лежат сказки Андерсена. Я спросил хозяина, нельзя ли взять почитать. А он:
— Возьмите насовсем. Нам больше не понадобится. Это мальчика нашего. Убило его. На мину наступил.
Я принес книгу домой — мы жили вчетвером в одной комнате, и вечером, когда лег, хотел почитать в постели. Сосед увидел и засмеялся:
— Ты что, сказки читаешь?
И другой сразу же:
— Тебе бы девушку. Да такую, чтоб пощупать было что.
Я смутился, вытащил из-под кровати чемодан и спрятал книгу под рубашку, под носки и другие вещи — на самое дно. Потом стал работать на стройке, но больше никогда не доставал из чемодана эту книгу. В конце концов отдал ее одному коллеге для ребенка, в подарок. Он собирался на воскресенье домой и огорчался, что ничего не купил сыну. Я спросил:
— Сколько ему лет? — И достал эти свои сказки. — Возьми. Как раз по возрасту. Я такой же был.
Но почему сестра меня не стеснялась, не знаю. Потому ли, что я не говорил? Или по другой причине?
Однажды я следил, чтобы никто за ней не подглядывал и стоял спиной к озеру, а она раздевалась на берегу. И вдруг как закричит:
— Повернись! Ты меня стесняешься, что ли?! Ну-ка иди сюда! Когда ты последний раз мылся? — Я не знал, как ей сказать, что недавно купался. — Наверняка давно, — сказала она. — Все вы тут грязнули. Раздевайся. Будешь купаться вместе со мной. — Я замер. — Что ты так на меня смотришь? Не насмотрелся еще? — Я отвел глаза. — Не стой, раздевайся. Давай, я тебе помогу. — Сам я бы, наверное, и пуговицу не сумел бы расстегнуть. — Просовывай сюда голову. Давай руку. Подними ногу. Смотри, смотри. Ты еще маленький, что ты можешь знать? У тебя еще даже волосиков нет. Что, уже встает? Рано тебе еще, рано. Может, мы и не доживем. Я-то уж точно. Ну, прыгай вместе со мной.
И прыгнула. Словно разноцветная полоса — такой я ее запомнил. Все цвета в ней были. Ни на одной картине я ее никогда не сумел отыскать. Черты лица стерлись в памяти, но эту полосу ее тела вижу по сей день.
— Давай, прыгай! — воскликнула сестра, вынырнув. — Поплывем к тому берегу! Не бойся, я поплыву рядом!
Я и не боялся, плавать я умел неплохо. Бывало, плавал вдоль Рутки, по течению, против течения. Сестра плыла рядом, а когда мы добрались до того берега, спросила:
— Устал? Давай вылезем, посидим немного.
Мы вылезли, сели на берегу и смотрели на озеро с той стороны.
— С этого берега озеро еще красивее, — заметила она. — И смерть в нем была бы красивой. — Она задумалась и, помолчав, сказала: — Посмотри на меня. Не отводи глаза. Я хочу, чтобы ты меня запомнил. Запомнишь меня? Обещай, что запомнишь. Ты наверняка уцелеешь. А мы... — Она опять замолчала. Я посмотрел на нее. Думал, что мне показалось, но нет, по ее щекам текли слезы. — Я не плачу, — возразила она, хотя я ничего не сказал. — Просто мы только вышли из воды, поэтому лицо мокрое. У тебя тоже, я тоже могу сказать, что ты плачешь.
Но я-то как раз плакал. Не снаружи. Мне казалось, что с изнанки глаз внутрь меня текут слезы. Вы когда-нибудь так плакали? Я только один раз, тогда. И впервые с тех пор, как она нашла меня в той яме, почувствовал на губах слова.
— Я... — сказал я. — И остановился. И еще: — Всегда... — И наконец: — Тебя, сестра...
Она не дала мне закончить. Вспыхнула от радости:
— Заговорил! Заговорил! — Она вытерла слезы. — Поплыли обратно! Расскажем всем, что ты заговорил!
Что я хотел тогда сказать? Не помню. Может, ничего особенного. Но для меня это были самые важные слова в жизни, которые я хотел сказать и не сказал. Подумать только, сколько таких невысказанных слов потеряно навсегда. А может, они были важнее всех тех, что сказаны? Как вам кажется?
Я не мог понять только одного: почему она не захотела признаться, что плачет. А она плакала, я мог поклясться, что плакала. В этом возрасте, возможно, многого не понимаешь, но чувствуешь глубже, чем если бы понимал. Уж не говоря о том, что видишь все, видишь насквозь. Жизнь ни
