бахилы и одноразовый защитный костюм, в который тут же облачилась, изо всех сил оттягивая момент, когда не останется поводов топтаться у ограждения, а потом все-таки прошла.
Карлин нагнал ее на подходе к средоточию всеобщего внимания. Она увидела женщину, которая сидела на коленях, опустив голову, но рассмотреть детали не успела — оглянулась на начальника. Марк выглядел суровым. Он обогнул помощницу и подошел к трупу. Внимательно на него посмотрел. Нашел глазами Грина.
— Этот мудак переступил черту.
Слышать слово «мудак» из уст обычно безупречно вежливого Карлина было крайне странно. Почему он ругается? Ада подошла и ошарашенно замерла, открыв рот подобно несмышленому ребенку. Она мало общалась с этой женщиной, вернее, предпочитала вообще не общаться. Не знала, что у нее есть татуировки — дракон охватывал предплечье и покрывал половину спины. Не знала, что она настолько подтянута — даже сейчас были видны результаты бесчисленного количества часов, проведенных в спортзале. Не знала, что…
Ребекка.
На глаза навернулись слезы. Ошибки быть не может. Он оставил лицо на месте, а на колени положил полицейский значок и удостоверение. Темные волосы неряшливо торчат. Одежды нет. Вещей нет. Ничего, кроме одной странной, выпадающей из общей картины детали — алой шелковой ленты, небрежно завязанной так, чтобы закрывать глаза.
— Лента — это ключ к следующей жертве, — бесцветным тоном сказал Карлин, обращаясь то ли к ней, то ли к Грину, который как раз наклонился, внимательно рассматривая сидящую Ребекку.
— И он знатно задолбался, чтобы она застыла вот так.
— А еще он обнаглел, — повторил Марк.
Красная повязка.
Такая знакомая. Нежный шелк. Скрытое наполовину лицо. Ада подошла к телу почти вплотную. Показалось, что она чувствует аромат духов Ребекки, но, конечно же, это все лишь игра воображения. Ее психика выдает якоря, за которые можно было бы зацепиться. Глупая реакция глупой девочки. Сейчас, глядя на труп женщины, которая когда-то, по мнению Ады, разбила ее семью, она чувствовала море вины. И только вины. Хотя нет, не только: стыда было не меньше. Она не представляла, как после этого сможет посмотреть отцу в глаза. Не представляла, что он чувствует. Хотя кому она врет? Представляла. Она тоже теряла близких — и его тогда рядом не было.
Она бы обхватила себя руками, если бы не защитная одежда. А потом посмотрела на Карлина и Акселя. Те, будто почувствовав ее взгляд, умолкли.
— Я знаю, на кого он положил глаз, — сообщила она металлическим от напряжения тоном и указала на повязку.
Глава тринадцатая
НАСТОЯЩЕЕ. АКСЕЛЬ
— Знаешь?
Детектив Грин подошел к Аде, которая стояла у трупа, широко распахнув странно блестевшие глаза. Ученица Марка Карлина нервным жестом обхватила себя руками, но взгляд Акселя выдержала с достоинством, несвойственным людям ее возраста. Как будто сам факт смерти коллеги перевернул хрупкую душу, заставив поверить в то, во что до сих пор верить не хотелось. Как будто это дело стало для нее личным. Стало ее посвящением.
Конечно, посвящением. У каждого специалиста есть рубеж, после которого он либо бросает работу в полиции, либо начинает развиваться и остается навсегда. Кто-то топчется на месте, так и не рискнув заглянуть в глаза своим демонам, но Грин традиционно окружал себя людьми иного склада. Людьми, которые идут вперед, несмотря ни на что. Людьми, которые, как бы ни было больно, чувствуют. И живут. Ошибаются, признают свои ошибки, встают и идут вперед. Ада слишком молода, хотя их разделяло всего десять лет. Потеря матери, о которой скупо указали в досье, не стала тем трамплином, после которого развитие человека уже не остановить, но пережитая боль не сломала ее. Оставила след. Не такой яркий и четкий, как у самого Грина, но достаточный, чтобы выбрать профессию. И сейчас Ада выглядела так, будто наконец узнала правду, ускользавшую от нее на протяжении всей жизни. Поняла, что ее мир изменился безвозвратно.
Но почему? Кем являлась для нее Ребекка Грант? Просто коллегой? Точно нет.
Холодный, сейчас невыносимо тяжелый взгляд детектива скользнул дальше и выхватил фигуру Даниэля Кора. Тот курил. Он курил уже полчаса. Сигарету за сигаретой, неотвратимо доводя себя до передозировки. Оправдывался тем, что убивает время, пока осмотром занимаются криминалисты и детективы, но на самом деле боялся приближаться к Ребекке.
Грин знал, что Кор встречается с Грант, кажется, они даже жили вместе. Но это никогда не мешало работе. Полицейские умудрялись ставить непреодолимую стену между работой и домом, ни взглядом, ни жестом не выдавая своих отношений. Кор заперт в блестящей чистоте секционной, Ребекка — офицер убойного отдела. Женщина среди мужчин, которая и сама была вынуждена действовать жестко, по-мужски. Но при чем тут Розенберг?
— Такую шелковую маску носит одна певица, — негромко заговорила Ада, сбросив тяжесть с плеч и распрямив спину. — Слепая, поэтому использует шелковую повязку. Она выступает в Ночном квартале. На ее концерт почти невозможно попасть. Залы всегда маленькие, выступления редкие, а потому билеты раскупают за несколько месяцев. Ближайший концерт в эту субботу. Ее зовут Авирона.
Аксель с Карлином переглянулись.
— Слишком «в лоб»? — спросил Марк у друга, не глядя на ученицу.
Грин задумчиво почесал заросший щетиной подбородок.
— Отрезать скальп женщине тоже «в лоб». Тресс предполагал, что дело в наркоте. Знаешь, что мне сказали в отделе по борьбе с наркотиками? Что адепты этой синтетической дряни в своем лексиконе заменили стандартное «ширнуться» на «снять скальп». Волосы начинают выпадать с третьей дозы. По степени плешивости головы определяют, сколько человек сидит на игле.
— Но при чем тут Ребекка?
Аксель нахмурился. Вопрос был неприятен. Для полицейского, как бы высоко он ни взлетел, есть две болезненные темы: потеря напарника и потеря доверия внутри коллектива. Грин работал один. Это было против правил, но они со Старсгардом нашли компромисс: Аксель не лезет на рожон, вызывая оперативников, если они нужны, а Найджел не вмешивается в его работу, если необходимый для отчетности процент раскрываемости сохраняется. Что касается потери доверия —
