Кошка дикая, похотливая!
Охеренный у меня сегодня праздник!
Отрываюсь от нее, чтоб достать ключ-карту:
— Погоди, малышка, сейчас, сейчас.
Она словно приходит в себя в этот момент, дергается растерянно, шепчет:
— Куда… Что ты… Ах…
Это я уже ее в номер занес и на кровать тут же опрокинул, мгновенно опять затыкая рот.
Не нужно женщине думать, одни беды от этого. А уж этой женщине - вообще думать противопоказано. И разговаривать - тоже.
Таким красивым женщинам надо просто отрубить эту опцию… Мешает жить нормальным мужикам.
Распахиваю рывком пальто и замираю , не дыша и не умея отвести взгляда от открывшегося чуда.
Она - охеренная. И ей дико идет молочного цвета белье, кружево, оттеняющее бледную нежную кожу. Кажется, эта хрень сплошная, как купальник слитный… Или где-то внизу хитро расстегивается. Сейчас проверим.
Стаскиваю с себя футболку, моя добыча несдержанно ахает и еще шире распахивает ресницы. Ей явно нравится то, что она видит.
Усмехаюсь довольно, потом рывком подтягиваю ее к себе, сразу проверяю , верно ли мое предположение про застежку в интересном месте.
Ого! И ага!
Шелковая хрень сдается без треска и писка.
Наклоняюсь, жадно припадая к открывшемуся богатству ртом, моя добыча что-то тонко пищит наверху, бедра мелко подрагивают. И мокрая, такая мокрая!
Когда начала течь? Неужели, еще в коридоре, когда от нее этого урода отогнал? Ух, как вкусно!
Упиваюсь ее вкусом, лижу жадно и быстро!
И чуть ли не кончаю, когда она выгибается от удовольствия, мелко потрясываясь и выстанывая нечленораздельные “ох” и “ах”.
Пока не пришла в себя, сдергиваю штаны, встаю на колени на кровати и с размаху врезаюсь в податливую влажность. Тут же темнеет в глазах от кайфа, а она еще и стонет так завлекательно, громко и протяжно.
И я не могу тормознуть, не могу растянуть этот момент, утешая себя тем, что впереди - вся ночь, и что эту сладкую девочку я сегодня точно из постели не выпущу, вбиваюсь в нее размашисто и длинно, жадно переводя взгляд со своего мокрого от ее соков члена, выше - на острые соски, едва прикрытые кружевом, и выше - к распахнутым в крике пухлым губам и раскрытым в шоке глазам.
Она так смотрит на меня, словно не верит в происходящее, словно не понимает, что происходит. Что это - с ней происходит.
Взгляд - наивный и одновременно порочный, вытаскивает из меня все самое черное, самое потаенное, и я наклоняюсь, перехватывая ее за горло ладонью, сжимая, ускоряюсь, контролируя дыхание и всматриваясь жадно в мутнеющие от будущего кайфа глаза.
Когда она кончает, неистово сжимая меня внутри, я не могу удержаться, целую ее опять, полностью перекрывая доступ воздуха. Она дрожит, извивается и пульсирует так, что я кончаю. Сладко и долго. Очень долго.
И потом не могу прийти в себя еще несколько минут, расслабленно навалившись на хрупкую женщину и шумно дыша ей в шею.
Она тоже явно не в себе, жадно хватает губами воздух, гладит меня по мокрой спине.
И все же первая приходит в сознание.
Женщины - они живучей мужчин. Как кошки.
— Боже… Боже… — шепчет она сбито и хрипловато, — это было нечто…
— Да-а-а… — тяну я, приподнимаясь на локтях и глядя в темные безумные глаза, — точно…
— Ты… Я думала, умру… — она сглатывает мучительно медленно, и я тут же испытываю панический страх, глажу ее горло, ища следы своих пальцев. И опасаясь их увидеть…
— Больно? — озабоченно хриплю я, тревожно вглядываясь в ее лицо.
— Что? — она непонимающе хлопает ресницами, — ох… Нет! Нет! Ты что? Я в другом смысле… Это было… Неожиданно. И странно. И удивительно…
— Бля… — откидываюсь на спину, выдыхаю, — не пугай меня так. Хотя… Ты и без того сегодня себя превзошла… Что это было, в коридоре?
— Да дурак какой-то, — она расслабленно перекатывается, кладет щеку мне на грудь, мягко перебирает пальчиками по коже, очерчивая шрамы двухгодичной давности.
Те самые, которые я получил, защищая ее.
— А ты сама хороша, — хмыкаю я, — наверняка посмотрела на него, завела мужика…
— Что мне, и смотреть нельзя, что ли? — фыркает она кошечкой, игриво льнет ко мне.
— Нет, — строго отвечаю я ей, — ты - моя жена, мать моей дочери. Только на меня должна смотреть.
— Деспот. — Торжественно произносит она, — и домашний тиран.
— Не без этого, — усмехаюсь я и тяну ее на себя, чтоб усадить верхом, — снимай эту тряпку, хочу тебя голую.
— Нет… — она смущенно тянет шелк вниз, — не надо.
—
