могу представить, какими словами по силам возместить уже нанесенный ущерб.
– Я на все это купилась: на обещания, что вы защитите меня и примете, на клятвы, что будете относиться ко мне как к члену семьи… будто я здесь кому-то нужна. Все это оказалось чушью собачьей. Вы все это время наблюдали за мной, и для чего? Ждали, когда я обернусь против вас и убью? Или просто надеялись, что я окажусь ведомой и мною можно будет вертеть как вам заблагорассудится?
Перевожу взгляд на Айдина, обжигая его злостью, которая плещется в моих глазах.
– Ты дрался со мной, потому что тебе это нравилось и это нас объединяло? Или ты присматривался ко мне и обучался моим приемам, чтобы лучше подготовиться к тому, как со мной расправиться, когда придет время?
– Все было не так, Маленькая Негодница…
Я перебиваю его, усмехаясь и качая головой. Я не поверю ничему из того, что он скажет. Они больше недостойны моего доверия.
– Не знаю, как связать воедино то, что, как я думала, я о вас знала, с тем, что вы продемонстрировали мне перед прочтением. Полагаю, к тебе это не относится, дядя, – произношу это слово с холодным сарказмом. – Ты с самого начала ясно давал понять, насколько я для тебя неугодна, поэтому мне и удивляться не стоит. Но остальные… – Я невесело смеюсь, качая головой. – Я думала, Бет была плохой, но она хотя бы всегда была честна в том, что считала меня куском говна. С ней у нас не было ни походов по магазинам, ни обещаний о том, что все наладится. Не было притворства, будто я что-то значу и заслуживаю заботы. Бет никогда не лгала о том, насколько мне рада. Я всегда точно знала, какое место занимала в ее жизни. Я бы предпочла это вашей лжи.
Лахлан вздрагивает от этих слов, и первый мой порыв – пожалеть о сказанном. Но одна только эта мысль приводит меня в ярость. Отодвигаю стул от стола, собираясь уйти. Айдин вскидывает руку и хватает меня за запястье, чтобы остановить.
– Не трогай меня, – ядовито предупреждаю я.
– Винна, пожалуйста, выслушай нас, – умоляет он, тут же отдергивая руку.
Я молчу, прожигая взглядом стол и пытаясь обуздать свою злость.
– Я целую ночь корила себя за то, что позволила этому случиться. Я отчаянно нуждалась в принятии, в ответах. Очевидно, я придала всему этому больше значения, чем было на самом деле. Правда в том, что мы не знаем друг друга, и мне никто ничего не должен… – Я перевожу взгляд от стола на Лахлана. – Мы одной крови, но это не связывает нас. Это не делает нас меньшими незнакомцами.
Замолкаю, и мои глаза переходят с Лахлана на каждого паладина по очереди.
– Дай нам еще один шанс, – мягко говорит Киган полным надежды голосом.
– Зачем? Зачем мне это делать?
– Потому что мы – семья, а в семье так делают.
– Семья? – пресно хихикаю я. – Я даже не знаю, что это слово означает, Киган. И никогда не знала. Единственное, что это слово для меня делало, это избивало, как если бы я была даже меньше, чем пустое место, и выбрасывало. Так что же мне, черт возьми, с этим делать? – спрашиваю я его.
– Тогда позволь нас научить тебя тому, что оно значит на самом деле, – просит Айдин.
– Я пыталась, но единственное, чему вы меня научили, так это тому, что никто из вас не достоин моего времени, потому что вам абсолютно на меня насрать. Вы думаете, что вы лучше Бет, потому что не избиваете меня, как это делала она, но это не так. Вы все равно относитесь ко мне как к пустому месту. – Я смотрю на Айдина. – Или даже хуже: внушаете мне, что я что-то для вас значу, хотя знаете, что это ложь. – Мой взгляд переходит на Лахлана. – И точно так же, как Бет, вы готовы выбросить меня, когда это станет удобно. Или, вернее, когда посчитаете меня слишком большой, мать вашу, угрозой.
Я чувствую себя разбитой. Обида и предательство свежи и гноятся, словно раны.
– С меня хватит. Я ухожу. А вы держитесь от меня подальше.
– Ты не можешь уйти, Винна, ты несовершеннолетняя, и я имею на тебя права, – заявляет Лахлан, и я чувствую, как нарастает его гнев.
– Только попробуй меня остановить. Думаешь, знаешь, на что я способна? Ты даже не представляешь.
– Винна, ты не можешь просто взять и отказаться от того, чтобы быть кастером, – говорит Сильва.
– Я и не собираюсь. Я отказываюсь от вас и от этого гребаного ковена, который, как вам нравится думать, сможет когда-то стать мне семьей.
– Ты никуда не пойдешь! – Лахлан с грохотом бьет ладонями по столу и встает, возвышаясь надо мной.
Понеслось. Во мне пробуждается и искрится магия, и я готовлюсь ее использовать.
– Лахлан! – кричит Берди, вбегая в столовую. Следом за ней появляются Лила и Аделаида. – Что ты творишь? Мы давали тебе время справиться с тем, как нелегко тебе приходится в этой ситуации, но всему есть предел! Чего ты надеешься добиться, обращаясь с ней подобным образом?
Я полагаю, что Лахлан разозлится на нее так же, как злится на меня, но он виновато опускает взгляд.
– Что, если бы на месте Вона был ты? Если бы ты пропал, и Вон отыскал твою дочь? Этого бы ты для нее хотел? – нежно спрашивает Аделаида.
– На ее месте должен стоять Вон! – ревет Лахлан, и по его щеке стекает слеза. Что-то внутри меня ломается от его признания.
– Однако здесь, твою мать, стою я. Эгоистичный кусок дерьма. Думаешь, я просила об этом, обо всем этом?! – кричу я.
– Я тоже не просил! – орет он в ответ.
– Ага, только разница между тобой и мной в том, что я, какой бы дерьмовой ни была ситуация, делаю все, что в моих силах. А ты только и делаешь, что обижаешься, жалеешь себя и рушишь единственную связь с братом, которая у тебя осталась. Ты говоришь, что лучше бы здесь был он, а не я, но теперь у тебя не осталось ни того, ни другого!
– Винна, ему просто больно…
– А кому нет, Киган? Сколько еще вы собираетесь закрывать глаза, бросая меня под груз его боли? Почему вы так легко жертвуете мной? Вы лжете, утверждая, будто я могу быть вашей семьей. Вы только и делаете, что снова и снова отсиживаетесь в стороне и наблюдаете за тем, как он пытается меня сломать!
Я выхожу, чувствуя, как дрожат
