Эмма кивнула. Она знала, что это правда. Мысленно вернувшись к собственным приготовлениям накануне поездки, она вспомнила, как набивала сумку различными медикаментами. Эмма уверяла себя, что это объясняется тем, что она вирусолог, работающий с тропическими болезнями, и потому не понаслышке знакома с возможными рисками. Но сейчас она поняла, что на самом деле просто боялась неизвестности. Аварии происходили и в ее мире. Этот страх был понятен. По-настоящему же ее пугала мысль о том, что Африка — это дикое и незнакомое место. Она посмотрела по сторонам, на смутные очертания хижин, ограды и лежащую за ней территорию. Ей больше не страшно, вдруг поняла Эмма. Приезд сюда, даже на столь короткое время, изменил ее. Она уже чувствовала, сколь многого ей будет не хватать после отъезда.
Дэниэл ненадолго умолк. Когда он снова заговорил, в его голосе не чувствовалось прежней заинтересованности. Эмма догадалась, что он просто пытается не дать затянуться молчанию.
— Чем ты займешься, когда вернешься к работе?
— Я начинаю новое исследование болезней стареющего мозга. И меня уже ждут мыши. Нужно будет первым делом заняться ими. Их выращивали, вызывая особые мутации. Такие долго не живут… — Слова иссякли.
Обычно Эмме приходилось сдерживать себя, чтобы не говорить слишком долго, отвечая на подобные вопросы. Но сейчас в голове у нее было совершенно пусто, сердце словно онемело. Она наблюдала, как небольшие облачка дыма поднимаются от углей, как вскрываются от жара воздушные карманы в них. Она представила, как возвращается в институт, обсуждает исследования Дэниэла с начальником лаборатории или даже с директором. Возможность перекрестной иммунизации и взаимодействие двух лихорадок вызовет восторг, как и вероятные выгоды, которые получит институт, если сможет обеспечить свое участие в этой работе. В конце концов они станут обсуждать проблему лихорадки Оламбо в Танзании так же отстраненно, как обсуждали лихорадку Денге в Таиланде или вирус Эбола в Заире. А еще Эмма понимала, что вряд ли сумеет передать коллегам свое особое ощущение связи с этим местом — и с исследователем-ветеринаром Дэниэлом Олдеани.
Эмма обратилась к нему. Слова сами сорвались с ее губ, и она не попыталась их откорректировать:
— Я никогда не забуду это место. Это был самый замечательный опыт в моей жизни. Я всегда буду ценить воспоминания о том, что произошло здесь. — Она посмотрела Дэниэлу в глаза и добавила: — И я никогда не забуду тебя.
Дэниэл улыбнулся. Ее слова, по-видимому, одновременно причиняли ему боль и доставляли удовольствие.
— Я тоже никогда тебя не забуду.
Эмма подумала, не стоит ли сказать, что она, возможно, вернется сюда как профессионал, чтобы помочь организовать исследования или же докладывать о его ходе. Но она понимала, что волшебство, связывающее их, разрушится в тот момент, как она возвратится в свой собственный мир. Пережитое здесь станет не реальнее сна.
Дэниэл подобрал палку, которую раньше теребила в руках Эмма, и положил ее в костер. Они оба сидели молча, глядя, как пламя вгрызается в кору, а затем и в дерево.
Наконец палка переломилась пополам и упала в пепел.
Глава 16
Медленно и осторожно Энджел вытащила мешок из-под пустого топливного контейнера. Запах мешковины и бензина ударил ей в нос, когда она взвалила этот груз себе на спину. Когда она шла к воротам, луна бросала на нее яркий серебристый свет. Девочка споткнулась о кучу сухих пальмовых листьев, и те с шумом разлетелись в стороны. Энджел замерла, бросив взгляд назад, в сторону трех раскладных кроватей. Кажется, никто не проснулся. Тогда она посмотрела на львят, от которых отошла всего несколько минут назад. Они тоже не шевелились. Вздохнув с облегчением, девочка посмотрела на Мойо. Глаза львицы сверкнули в лунном свете. Она шла к воротам следом за Энджел, бесшумно ступая мягкими подушечками своих лап.
Энджел крепче сжала в руке ключ — металлический предмет, который больно врезался в кожу. Она понимала, что, если он упадет, ей будет непросто найти его в густой тени деревьев. Энджел с сожалением подумала о том, что ключ не получится вернуть на крючок, где Ндиси оставил его вечером, после того как она помогла ему запереть ворота. Лучшее, что теперь можно было сделать, — это оставить ключ в замке, чтобы кто-нибудь нашел его там утром.
Энджел почувствовала, как участилось дыхание. К утру она будет далеко от лагеря. Днем ее вряд ли смогут найти, как и тех зверей, которые бродят вокруг ночью, а с первыми лучами солнца бесследно исчезают.
Потребовалось немало времени, чтобы провернуть ключ, открыть большой висячий замок и снять его с ворот — при этом аккуратно, чтобы не допустить лишнего шума. Массивные ворота были для нее очень тяжелыми. Навалившись на одну из створок всем телом, Энджел едва сумела ее сдвинуть. Когда проем стал достаточно широким, чтобы в него можно было протиснуться, она опустила мешок на землю, а затем повернулась к Мойо и двумя руками обняла львицу за шею.
— До встречи, — прошептала она, касаясь губами шерсти Мойо. — Я тебя найду. Обещаю.
Девочка вцепилась в Мойо, словно хотела, чтобы львица поделилась с ней теплотой своей крови, силой своих мускулов. Затем она выпрямилась и разомкнула объятия. Ее пальцы скользнули по гладкой шерсти, не желая терять ощущение мягкости и уюта.
Мойо печально заскулила — ее стон был похож на вой ветра в пустыне. Шагнув вперед, она встала между Энджел и открытыми воротами и покачала головой из стороны в сторону, словно решая, отпускать Энджел или нет. Но в конце концов она отошла в сторону, освобождая проход.
Энджел посмотрела прямо в глаза Мойо и тут же отвела взгляд. В последний раз обернулась на три спящие фигуры позади, а затем на мягкий клубок львят.
До встречи, Малыш. И Малышка. До встречи, Мдого.
Когда она увидела, что один из детенышей поднимает голову, ее сердце сжалось. Через несколько мгновений львенок уже был у ее ног. Энджел с болью узнала Мдого и наклонилась, чтобы принять его в свои объятия. Она почувствовала прикосновение усов к своей щеке, грубый поцелуй шершавого языка.
Быстро забросив мешок на плечо, Энджел протиснулась в проем. Толкая створку ворот, она с трудом ее прикрыла. Если бы она еще на миг осталась с Мдого, то уже не смогла бы уйти.
Она пошла прочь, не оглядываясь, но при этом зная, что Мойо и Мдого смотрят ей вслед. Львенок начал скулить. Жалостливый звук доносился до нее, как прикосновение безутешных рук, молящих вернуться.
Лунный свет блестел на гладких краях камней и рисовал на песке чернильные узоры теней. В этом ярком неземном сиянии все казалось более четким и каким-то расплывчатым одновременно. Энджел шла в хорошем темпе, мешок под каждый шаг ударял ее по спине. Она ощущала тяжесть глиняного горшка и двух бурдюков на дне мешка. Она слышала, как хлюпает вода и шуршат спички в коробке. Представляла мешочек риса и завернутую в ткань пригоршню сухих бобов, которые она взяла с собой. Она хотела было взять с собой еще несколько бананов, но решила, что они слишком тяжелые. Единственной роскошью, которую она себе позволила, была сладкая картофелина. Но, несмотря на скудные запасы, мешок был тяжелым. Кроме еды и воды в нем были ее сандалии и фотография маленькой Мойо в рамочке, которую она сняла со стены в столовой. Она просто одолжила ее на время, сказала Энджел себе. К тому же у Джорджа есть настоящая Мойо, чтобы на нее смотреть.
