И в конце концов поверх кучи пепла остаётся лежать, поблёскивая, лишь один-единственный камушек. Нетронутый, неподвластный разрушению. Тот самый странный, серый с розовыми прожилками минерал, из которого сделано и моё обручальное кольцо.
Будто заворожённая, я слежу за тем, как Дорн медленно наклоняется и поднимает камень. Стискивает в руке — с такой силой, словно хочет стереть в порошок и его… но когда раскрывает ладонь, тот лежит на ней, отсвечивая матовыми вкраплениями, такой же издевательски целый и невредимый.
И я всё-таки не успеваю сделать свой последний шаг. Потому что, зажимая камень снова в руке, Дорн бьёт кулаком о стену, оставляя на ней кровавый след. А потом распахивает дверь. И уходит. Просто растворяется в её тёмном провале. Даже не обернувшись. Не сказав мне больше ни слова. Оглушительно хлопнув ею и отсекая меня от себя очередной глухой стеной.
Тут же прекращаются разрушения в комнате. Как по щелчку пальцев.
Но и этого довольно — почти вся стена рассыпалась и трещины бегут уже по полу. Мебели половины тоже нет.
Мне снова хочется плакать, но я себе не позволяю. Сейчас я должна быть сильной. Это насколько же Дорн считает себя опасным для меня, если посчитал, что в такой вот комнате мне сейчас находится лучше, чем рядом с ним?!
По счастью, платяной шкаф цел. Бросаюсь к нему, оступаясь то и дело на грудах пепла. Кое-как дрожащими пальцами нахожу злосчастный халат, набрасываю на испорченную ночную рубашку, затягиваю судорожным движением. И прямо так, босиком по ледяному полу, выхожу в ночь.
Ищу, ищу… но не нахожу нигде мужа. Не знаю, что скажу, когда найду — но мне хочется верить, что отыщу правильные слова. Слова, которые смогут всё починить.
Но уже не верится, что совсем недавно мы были так близки. Ещё чуть-чуть, и стали бы единым целым. Теперь мне так холодно, словно всё замёрзло внутри и покрылось инеем.
И огромный дом отвечает звенящей тишиной, когда я иду по неосвещённым коридорам. Такой же пустой и мёртвый, какой стала вдруг моя жизнь.
Я вздрагиваю, когда слышу, как где-то внизу громко хлопает входная дверь.
— Ах, тише, ну что же вы так!..
— Не волнуйтесь, моя дорогая — эти два барана или уже глубоко спят, или так же глубоко не спят. И в том, и в другом случае они нас даже не услышат. Хотя мне, конечно, хотелось бы надеяться на второй вариант…
— Мне тоже, милый, мне тоже!.. Моя девочка как никто заслужила право на счастье. Она столько перенесла на своих хрупких плечиках…
— Поверьте, мой внук настрадался не меньше. Ничего, я верю, что они смогут исцелить друг друга…
Я больше не могла этого выносить. Вылетела с лестницы прямо в круг дрожащего света, которым в этот глубокий ночной час был освещён холл.
Старый герцог держал свечу и ждал, пока Тилль избавится от плаща с меховой опушкой. Завидев меня, подруга всплеснула руками и бросилась навстречу.
— Элис, дорогая, что случилось? На вас лица нет! И что с вашей одеждой…
Я увернулась от её рук и понеслась прямиком к деду. Схватила его за лацканы серебристого сюртука.
— Скажите мне! Хотя бы вы скажите — что с Дорном? Он молчит, он прячется от меня… Но вы обязаны сказать!
Старый герцог поставил свечу на ближайшую тумбочку возле стены, а потом осторожно отцепил мои руки. Окинул меня внимательным взглядом.
— На тебе пепел.
Я смутилась.
— Да, мы… ну… а потом всё начало рассыпаться, и он… — я окончательно запуталась в словах.
Старик устало вздохнул.
— Понятно.
— Так вы расскажете? — с надеждой уставилась я на него.
Но к моему глубокому разочарованию, он покачал головой.
— Я дал слово, ты же помнишь. Я не могу тебе ничего рассказывать. Но… — он вдруг хитро улыбнулся и подмигнул. — Могу кое-что показать. Насчёт этого запретов не было. Внук забыл предусмотреть. Ну и пусть пеняет на себя, если я воспользуюсь лазейкой. Пойдём-ка!
Он схватил меня под локоть своей сухонькой, но неожиданно твёрдой рукой — и потащил куда-то. Оказалось, в кабинет. Тот самый, где мы с Дорном подписывали наш брачный контракт — словно тысячу лет назад.
Тилль неотступно следовала за нами, она единственная позаботилась о свече.
У меня сердце выпрыгивало из груди, я даже позабыла о заледеневших ногах… а вернее, почти перестала их чувствовать. Меня всю захватила надежда. Неужели сейчас, хотя бы краешек, хотя бы немного… я смогу приподнять завесу тайны?
Старый герцог оставил мою руку и решительно двинулся вглубь комнаты. Я решила было, что он станет копаться в письменном столе или шкафу — может быть, даст мне почитать какие-нибудь документы или старые рукописи… но он вместо этого произвёл несколько хитрых манипуляций и нажал на завитушки резьбы одного из книжных стеллажей.
И стеллаж просто отъехал от стены со всеми книгами вместе. За ним показалось какое-то небольшое тёмное помещение.
— Бертильда, дорогая, дай-ка ей свечу. Элис, вперёд! Не тушуйся, смелее! Можешь там оставаться сколько хочешь. Осматривайся, думай, ищи… я тебе больше ни в чём не помогу, увы. И так взял на себя слишком много. Ты умная девочка, я уверен — и так разберёшься. А ты, милая, за мной! Мы лучше пока с тобой покараулим за дверью. Вдруг мой не в меру ретивый внук вздумает сунуться сюда раньше времени и помешать. К слову, где бы он мог быть… не в супружеской спальне точно… Эх, и в кого он такой остолоп! Точно не в меня…
Хлопнула дверь кабинета, я осталась одна, даже не успев осознать толком, что сейчас произошло.
Впереди призывно манил тёмный проём в стене. Судя по всему, каморка за ним была очень маленькой. Оттуда пахнуло затхлым воздухом.
Я сглотнула комок в горле и сделала решительный шаг вперёд.
Глава 23Осторожно, как в святилище, входила я в комнату. Здесь повсюду была пыль, и я поняла, что Дорн запрещал слугам приближаться к этому месту. Его личному тайному убежищу, где он проводил долгие часы — судя по толстым оплавленным почти до основания свечам по краям столешницы узкого стола. В воздухе неуловимо витал терпкий аромат его туалетной воды. Меня снова накрыло острым приступом тоски. С огромным трудом я сосредоточилась на том, что должна была сделать.
Передо мной открыли дверь в тайный мир. Внутренний мир моего мужа, в который он никого не допускал. Я обязана быть внимательной и не пропустить важные ключи. Быть может, они помогут мне понять его.
Письменный стол и кресло перед ним оказались единственной мебелью в каморке. Здесь не было окон и лишь одна дверь — потайная, та самая, которую открыл мне старый герцог. Я не стала зажигать свечи, чтобы не выдать, что в комнате был кто-то посторонний. Ограничилась одной-единственной, которую мне дали с собой.
