случилось? Чего вы барахтались на полу?
— Тебе же сказали — следственный эксперимент.
Катышев поднял диск, вложил его в коробку и, оставив Фочкина в полном недоумении, зашагал к выхо ду из управления. Он уже опаздывал на встречу с Катькой, которая дожидалась его в итальянском ресторанчике. «Бедная Катька, — думал Катышев. — Сколько же она натерпелась за эти дни!»
43
Перрон мигом наполнялся пассажирами, прибывшими из Киева. Носильщики с трудом проталкивали доверху груженные национальной валютой тележки — салом, горилкой, домашними колбасами и прочими вещами — сквозь толпу. До отправки состава в Кременчуг оставалось еще полчаса. Безмятежная Ляля, которой так и не довелось покорить могущественную советскую столицу, отдав последние рубли за билёт в плацкартном вагоне, уже заняла место.
Золотарев, грустно глядя за передвижением приехавших и отъезжающих, подумал о том, что одни прибывают в этот вечный, никому и ничего не прощающий город, в надежде устроить свою жизнь. Другие бегут из него со сломанной судьбой, в прах разрушенными мечтами. Стая совсем молоденьких девчонок, перемешивая и коверкая русскую речь с хохляцкой, покинув вагон, направилась в вокзальный ресторан. Отмечать прибытие. Золотарев вспомнил о фляжке коньяку, которая согревалась в кармане куртки, извлек ее и, сняв крышку, протянул Жанет.
— Ну, за расставание, — сказал он и пропел: — Я тебя никогда не забуду. Я тебя никогда не увижу…
— Зря, — сказала Жанет и сделала маленький глоточек. — Я бы могла тебя досыта кормить борщом с галушками.
— От вкусной и здоровой пищи у меня происходит несварение желудка. Я уже привык питаться где попало и чем попало. Чаще — всухомятку. Вот если бы не выпивка, давно бы помер. — Он закинул голову, и его кадык задвигался, словно шатун паровоза.
— Зря, — снова сказала Жанет. — Я бы сделала твой дом уютным и чистым.
— Это тоже смерти подобно, — улыбнулся Золотарев. — Тогда я помру от лени и самодовольства.
— Скажи, Коля, разве тебе не было со мной хорошо? — Она постаралась заглянуть ему в глаза.
Капитан, смутившись и раздумывая над ответом, поскреб кончик носа:
— Разве может быть плохо с профессионалом?
— Не напоминай мне о прошлом, — обидевшись, отвернулась она. — С этим покончено навсегда.
— Извини. И чем же ты теперь займешься? Уж не собирается ли бывшая топ-модель освоить токарный или фрезеровочный станок?
— Я пока не знаю. Скорее всего, восстановлюсь на филологическом. Ни Сидни Кроуфорд, ни Памелы Андерссон из меня не получилось. Кстати, а что будет с Белоцерковским?
— Скорее всего — ничего. Наймет самых известных адвокатов и в худшем случае получит условный срок. Он в силу своей национальности — хитрый мужик.
— Но он же нас подкладывал и продавал!
— А где доказательства?
— А штрафные роты? — Она даже вздрогнула, вспоминая о своем недавнем прошлом.
— Белоцерковский опять-таки здесь ни при чем.
Штрафроты изобрел Ремизов, а командовала ими ваша Мамка-Танька. А с мертвых уже ничего не спросишь.
— Что же, никого не накажут? Зачем же мы давали показания?
— Какая же ты кровожадная! Успокойся, Женя, кого-нибудь да накажут, — представляя, как будет выглядеть подполковник Ломакин во время судебного заседания, ответил Золотарев. — Только ничего от этого не изменится.
— Тогда поцелуй меня. Помнишь, как в ту ночь…
Золотарев едва коснулся ее губ. Он не помнил, что было в ту ночь, когда они приезжали к ним в гости с Фочкиным.
— Прощай и иди в вагон. До отправления осталось пять минут.
— Можно я тебе хотя бы позвоню?
— Конечно, — подталкивая ее к тамбуру, сказал он.
— А телефон? Назови свой номер.
— Его легко запомнить — ноль два.
44
За прошедшую неделю Клавдия Петровна вся извелась и истерзалась. Она не могла простить себе, что так безобразно и по-хамски вела себя по отношению к любимому зятю. Действительно, ну что с того, если бы она в тот злополучный вечер уступила телеэкран Олежке, а сама посмотрела бы сериал на следующий день? Не умерла бы, а так получила нервный стресс.
Она запила лекарства водочной настойкой, настоянной на лимонных корочках, и развернула телепро грамму. В восемь часов вечера по спортивному каналу начинался матч-реванш по боксу. В то же время первая программа Центрального телевидения обещала показать сенсационный репортаж о низвержении с трона председателя конкурсов красоты «Мисс Отечество». Она с истинной ревностью просматривала все репортажи с подобных состязаний, потому как и себя до сих пор считала пусть не молодой, но все еще привлекательной и полной страсти женщиной. И если бы ее молодые годы выпали на нынешнее времена, то уж доставила бы себе удовольствие сравниться в длинноте ног и пышности груди с другими конкурентками. По крайней мере, она была на сто процентов уверена, что в отличие от своей тихуши-дочери смогла бы заставить Фочкина каждое утро, стоя на коленях, восторгаться ее красотой. Но в прошлый раз с телевизором и матчем по боксу она явно переборщила. Напряженная ситуация в доме требовала немедленного разрешения. И поступиться принципами, а значит вместе с зятем смотреть бокс, на этот раз придется ей самой.
Она выбрала сумку с крепкими ремешками и извлекла из своих потайных запасов пятьсот рублей. В этот раз Клавдия Петровна решила не мелочиться и к пиву прикупить брюшков красной рыбки, от которых без ума был ее зять. Вскоре она уже разглядывала переполненную разными сортами пенящегося напитка витрину киоска и остановила свой выбор на недешевом голландском баночном. Уже закладывая банки в сумку, Клавдия Петровна почувствовала приступ жажды и приказала продавцу подать ей упаковку томатного сока.
— А сок у вас свежий? — поинтересовалась Клавдия Петровна и, получив заверения продавщицы в отмен ном качестве, прикупила к пиву и пакет. Она отошла от киоска, поглядывая в сторону постового милиционера. Ей показалось, что она уже его однажды где-то видела. Милиционер был вовсе не похож на тех, кто патрулирует улицы. Он, хотя и не отличался высоким ростом, был крепко сбит, и милицейская дубинка в его руках казалась тонким прутиком.
Клавдия Петровна открыла коробочку с соком и, сделав два глотка, выплюнула все на землю. Сок оказался если не прокисшим, то далеко не первой свежести. Женщина сразу почувствовала, как внутри ее заклокотала кровь. Она вернулась к киоску и шлепнула пакетом по прилавку так, что брызги томатного сока покрасили стенку.
— Блин! Вашу мать! — сказала Клавдия Петровна продавщице. — Я же справлялась у вас насчет свежести сока.
Продавщица, недовольная томатной покраской, подняла хай, и рядом с Клавдией Петровной тут же очутился мордастый милиционер с пристегнутой на ремне дубинкой.
— В чем дело, граждане? —
