будет интересно?
– Сейчас придем, – обещаю я.
Джейми улыбается мне, и я слегка краснею.
– Вот как, – говорит Сара, когда дверь за ним снова закрывается. – Это что сейчас было?
– Результаты подсчета голосов скоро будут.
– Я не про голосование. Давай, признавайся.
– Ну да. – Я пожимаю плечами. – Мы целовались сегодня.
– Не может быть! – Она широко улыбается. – Уже можно сказать: «Я же говорила»?
– Нельзя. И ничего такого ты мне не говорила!
– Еще как говорила! – Она тыкает меня в плечо.
Мне трудно даже описать, насколько здорово было сейчас поделиться с ней этой новостью. Рассказать о Джейми. Увидеть, как она за нас рада. Не знаю, какой в будущем станет наша дружба, ведь теперь нас разделяет два часа езды. Но я так рада, что она вернулась.
Когда мы возвращаемся в ресторан, первым бросается в глаза изменившееся настроение всех присутствующих. Журналисты ходят из угла в угол. Оператор кусает ногти. Все тихонько переговариваются. По залу разносится голос ведущего новостей. Я усаживаюсь рядом с Джейми в кресло с высокой спинкой, Сара занимает место рядом со мной.
Округ Де-Калб по-прежнему светится синим.
– Почему все так беспокоятся? – спрашиваю я Джейми. – Мы же выигрываем… вроде?
– Да, но разрыв сокращается.
– Все еще не слишком сильно. Я же тебе говорила: не стоило ему связываться с ку-клукс-кланом, это было роковой ошибкой. Не может Ньютон выиграть.
Но тут на экране начинают появляться результаты голосования в Фултоне. Разрыв сокращается сильнее.
– И все равно пока мы выигрываем… – говорю я Джейми.
– Ага… – кивает он. – Скорее всего, на этих участках все равно больше консерваторов.
Но я по глазам вижу: он обеспокоен. И глупо было бы отрицать, что такой же червячок сомнения шевельнулся и в моей душе.
Когда в эфире появляются результаты округа Кобб, разрыв становится меньше 10 %. На отдельных участках Россум лидирует, но Ньютон нагоняет его. Слишком быстро. В большинстве случаев на каждой конкретной станции между ними буквально 1–2 % голосов.
Джейми протягивает под столом руку и находит мои пальцы. «Все еще может измениться», – твержу я себе. Как же иначе. Купа Трупа не могут победить.
Настало время результатов по северным округам.
Кажется, что мимо пробегал ребенок, который споткнулся и опрокинул на карту банку красной краски.
– Это какая-то ошибка, – медленно произносит Джейми. – Такого не может быть.
Но это не ошибка. Все происходит на самом деле. Карта постепенно окрашивается красным, а я чувствую себя персонажем одного из тех мультиков, где Вайл И. Койот думает, что стоит на краю каменного утеса, но потом смотрит вниз и обнаруживает под ногами только воздух.
Потому что мы, получается, все это время боролись за воздух.
Следующие сорок пять минут проходят как в тумане. Все меняется. Потом на экране появляются итоговые результаты: 51,8 % за Ньютона, 48 % за Россума.
Все дома, которые мы обошли. Все листовки, которые мы раздали. Все знаки, которые установили. Все это было бессмысленно. Мы проиграли.
В ресторане царит гробовая тишина. Сара соскальзывает со своего кресла и обнимает меня. Гейб наклоняется вперед и смотрит на экран так, словно хочет изменить цифры на нем силой воли. Джордан Россум… его лицо отлично передает ту растерянность, которую я сейчас чувствую.
Джейми сжимает мою руку, пока я пытаюсь сморгнуть слезы. Покосившись на имама Джексона, я вижу, как он о чем-то шепотом беседует с моей мамой возле дальней стены. Лорен, понизив голос, разговаривает с кем-то по телефону.
Атмосфера такая, будто кто-то умер.
Россум и его команда выходят на улицу. Следом торопятся журналисты. На экране телевизора меняются кадры с танцующими и празднующими избирателями в красных футболках. И тут я осознаю всю тяжесть случившегося: поправка № 28 попадет в сенат. Она станет законом.
От этой мысли мое сердце, кажется, обрывается и падает: вниз, вниз, вниз.
Джордан возвращается в ресторан спустя несколько минут. Останавливается перед собравшейся толпой. Объявляет о завершении выборов. У меня в глазах стоят слезы. Джейми выглядит совершенно разбитым.
Зато Россум по-прежнему очарователен и красноречив. Он благодарит всех волонтеров за помощь. Напоминает о том, как мама Ханны, Люсия Адамс, боролась за правильное проведение выборов и не позволяла закрыть избирательные участки в районах меньшинств. Тут и там раздаются редкие аплодисменты.
У меня нет настроения их поддерживать.
– Не понимаю, – тихо бормочет Джейми.
– Мне жаль, ребята, – мягко говорит Сара. – Знаю, вы душу вложили в эти выборы.
Я пожимаю плечами, хотя это выходит неискренне. Она права. И чего ради? Мы были близки. Но все равно проиграли.
– Привет, милая, – слышу я голос рядом. Это мама.
Я быстро отпускаю под столом руку Джейми и выпрямляюсь. Видела ли она нас? Если и видела, по ее лицу невозможно ничего прочитать.
– Все хорошо? – спрашивает она у нас с Джейми.
– Не очень, – признаётся он.
– Как у нас вообще может быть все хорошо, если весь наш труд только что полетел коту под хвост, – говорю я.
– Вполне естественно, что вы расстроены, – говорит она. Между тем к нам присоединяется и Лорен.
Я все еще не понимаю, догадалась ли моя мама про нас с Джейми, зато по поводу Лорен сомневаться не приходится: на губах у нее широкая улыбка и она переводит взгляд с сына на меня.
– Все еще поверить не могу! Как они могли проголосовать за Ньютона после всего, что он сказал и сделал? – удивляюсь я.
– Ты права. Но мы были очень близки к победе, – кивает мама. – За последние тридцать лет ни одному кандидату не удалось подобраться так близко.
– Это не то же самое, что победа. Он проиграл.
– И снова ты права. Но не забывай: это были внеочередные выборы. Это место снова станет вакантно через шестнадцать месяцев. И теперь мы знаем: победа возможна.
– Кстати, видите вон ту женщину? – Лорен кивает на маму Ханны, которая разговаривает с кем-то из журналистов. – Носятся слухи, что она будет участвовать в следующей предвыборной гонке.
– Но поправка № 28 все равно сегодня утром прошла слушания в Палате представителей, – вздыхаю я. – А в Конгрессе штата теперь решения принимает квалифицированное большинство. Значит, ее примут.
– Ах да, чуть не забыла, – кивает Лорен. – Группа юристов из бюро «Остин и Бирн» и Американский союз защиты гражданских свобод собираются объединиться и опередить принятие этого закона.
– «Остин и Бирн»? – Джейми склоняет голову набок. Потом тянется к стакану воды. – Не те ли, у которых рекламный щит стоит возле храма?
– Те самые, – едва заметно улыбается Лорен. – Марк Пламмонс, друг нашей семьи, сказал, что обнаружил информацию о поправке на листовке в туалете. И случилось это во время бат-мицвы Софи. Странно, правда?
Джейми фыркает, подавившись глотком воды.
– Серьезно? – переспрашиваю я. – Они и вправду собираются опротестовать поправку?
– Надеются отпугнуть всех заинтересованных, пока все не зайдет слишком далеко. Но даже если не выйдет, собираются стоять до самого конца.
Я бросаю быстрый взгляд на Джейми. Он отвечает мне таким же взглядом и улыбкой. Значит, есть целая команда юристов, готовых бороться против принятия поправки. И мы сыграли в этом свою роль. Не слишком большую, довольно незначительную, если честно. Но и этого достаточно. Я снова начинаю надеяться.
К нам подходит имам Джексон и обращается к моей маме: журналисты хотят услышать комментарии от попечительского совета мечети. Они уходят, а мы с Джейми перебираемся подальше.
– Тебе лучше? – спрашиваю я его.
– Все еще такое ощущение, словно меня поезд переехал.
– И у меня. Столько труда…
– …впустую.
Я смотрю на его понурое лицо. Делаю шаг ближе.
– Наверное, мы не правы. Все это не было впустую, – медленно говорю я. – Мы почти победили. И твоя мама, и моя сказали об этом. В следующий раз мы подойдем еще ближе к цели. И выиграем.
– Или повторим все снова и снова получим тот же результат.
– На следующих выборах нас будет больше. Мы с тобой тоже сможем голосовать. И Дрю, и Фелипе, и Нолан, и Шелби.
– Да, но все же…
Джейми прав. Мы не знаем, как все обернется. Можно вернуться в следующем году.
