Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
— Да, — говорю я через некоторое время и снова принимаюсь копать. — Я тоже всегда воспринимал его только как труп.
— Жаль, что я ничего не смогла сделать, — отвечает Марго. — Жаль, что мы не показали всем, какие мы герои.
— Ага, — соглашаюсь я. — Хорошо было бы сказать ему в свое время, что это не конец света.
— Да, хотя рано или поздно что-нибудь тебя все равно убивает.
Я пожимаю плечами:
— Знаю. Я не говорю, что пережить можно что угодно. Но многое все же можно — за исключением самого последнего.
Я снова запускаю руки в землю, тут она куда чернее чем там, у нас. Бросаю пригоршню на образовавшийся за спиной холмик, снова сажусь. Мне в голову приходит мысль, и я стараюсь сформулировать ее вслух. Я еще ни разу не говорил Марго столько слов подряд за всю длинную и полную событий историю наших с ней отношений. Но это мой последний ход в нашей игре.
— Когда я размышлял о его смерти, — случалось это, признаюсь, не часто — я думал именно так, как говорила ты, что у него все ниточки оборвались. Сказать об этом можно по-разному: ниточки оборвались или корабль затонул, но, может быть, мы — как трава: наши корни так тесно сплетены, мы настолько взаимозависимы, что живы все, пока жив хоть кто-то. Ну, то есть метафор можно всяких навыдумывать. Но выбирать свою метафору надо осторожно, потому что вот это как раз важно. Если думать о ниточках, то в твоей картине мира можно сломаться так, что не починишь. Если выбираешь траву, то веришь во всеобщую взаимосвязь, в то, что корни не только держат нас вместе, но и помогают понять друг друга, стать друг другом. У всякой метафоры есть свои последствия. Понимаешь, о чем я?
Марго кивает:
— Мне нравится метафора с ниточками. Давно уже нравится. По моим ощущениям это верно. Но, наверное, из-за этого я воспринимаю боль как нечто более фатальное, чем оно есть на самом деле. Люди не такие хлипкие, какими я их воспринимаю с этими ниточками. Но и про траву мне тоже нравится. Трава связала меня с тобой, помогла увидеть в тебе личность. Но мы все же не побеги одного растения, я не могу быть тобой. Как и ты — мной. Ты можешь хорошо понять другого человека — но не на все сто, согласен?
— Может, на самом деле всё больше похоже на то, что ты говорила раньше — что мы все треснули. Что рождается человек водонепроницаемым цельным судном. А потом происходит всякая ерунда: нас бросают, или не могут полюбить, или не понимают, а мы не понимаем их, и мы теряем, подводим, обижаем друг друга. И наше судно дает трещины. И да, когда появляется первая трещина, конец становится неизбежным. Ну, вот в Оспри начала заливаться дождевая вода, и никто его чинить не будет. Но между тем моментом, как появляется трещина, и тем, когда судно затонет, есть время. И только в это время у нас есть шанс увидеть друг друга, потому что посмотреть за пределы себя удается только через эти трещины, заглянуть вглубь другого — тоже. Когда мы начали смотреть друг другу прямо в глаза? Только когда ты заметила мои трещины, а я — твои. А до этого мы видели лишь вымышленные образы друг друга — это как я смотрел на твое окно, завешенное жалюзи, но не видел, что внутри. А когда появляется трещина, внутрь попадает свет. И свет также выходит наружу.
Марго подносит палец к губам, словно задумавшись, или чтобы закрыть их от моего взгляда, или чтобы наощупь чувствовать слова, которые она скажет.
— Да ты просто нечто, — говорит она.
Марго пристально смотрит на меня, мы сидим глаза в глаза, между нами уже нет барьеров. Если я ее поцелую, это мне ничего не даст. Но мне ничего уже и не нужно.
— Я должен сделать кое-что, — сообщаю я, и она едва заметно кивает, словно знает, что это за кое-что, и я ее целую.
Через какое-то время Марго говорит, прерывая наш поцелуй:
— Можешь приехать в Нью-Йорк. Будет круто. Как целоваться.
И я говорю:
— Целоваться — это просто нечто.
Она:
— Значит, отказываешься?
Я:
— Марго, у меня там вся моя жизнь, и я — не ты, я… — но договорить мне не удается, потому что она меня целует, и в этот самый момент я окончательно понимаю, что тут наши с ней пути расходятся.
Марго встает и идет к своему рюкзаку. Достает свой блокнот, возвращается к могиле и кладет его на дно.
— Я буду по тебе скучать, — шепчет она, не знаю, мне или блокноту.
И я, сам не зная кому, говорю:
— Я тоже. — А потом добавляю: — В добрый путь, Роберт Джойнер. — И бросаю пригоршню земли.
— В добрый путь, юный герой Квентин Джейкобсен, — продолжает Марго, тоже швыряя в яму горсть земли.
Я бросаю еще одну и добавляю:
— В добрый путь, бесстрашная орландийка Марго Рот Шпигельман.
И она:
— В добрый путь, волшебная собачка Мирна Маунтвизель.
Мы засыпаем блокнот землей, притаптываем. Там скоро снова вырастет трава. И станет нашими прекрасными нестрижеными волосами могил.
Мы беремся за руки, ладони у нас шершавые от грязи. Мы возвращаемся в Центральный универсам Ээгло. Я помогаю Марго перенести вещи — стопку одежды, туалетные принадлежности, офисное кресло — в машину. Из-за важности момента говорить должно быть легче, но становится, наоборот, сложнее.
Мы стоим на стоянке у одноэтажного мотеля — прощание уже неизбежно.
— Я заведу сотовый и буду тебе звонить, — говорит Марго. — И по мылу писать. И постить таинственные комменты к статье о «бумажных городах».
Я улыбаюсь.
— Напишу тебе, когда домой вернусь, — обещаю я. — И буду ждать ответа.
— Гарантирую. И еще увидимся. Я не прощаюсь с тобой навсегда.
— Может, в конце лета встретимся где-нибудь перед учебой.
— Ага, — соглашается Марго. — Да, отличная идея.
Я улыбаюсь и киваю. Она отворачивается, а я думаю, всерьез ли она все это мне только что сказала, и вдруг вижу, что у нее задергались плечи. Она расплакалась.
— Ну, увидимся. А пока буду писать, — говорю я.
— Да, — отвечает Марго, не оборачиваясь, дрожащим голосом. — И я тоже.
Этот разговор позволяет нам хоть как-то держать себя в руках, чтобы не сорваться. Рисуя в своем воображении будущее, мы можем сделать его реальным. Или не можем, но воображать будущее все же необходимо. Из щелей льется свет.
Я все еще на стоянке, и меня охватывает понимание того, что я еще никогда в жизни не был так далеко от дома, что я в нее влюблен, но не могу ехать с ней. Я надеюсь, что это какая-то геройская миссия, потому что не поехать за ней — это самая трудная задача, которую я ставил себе в жизни.
Я все думаю о том, что сейчас она сядет в свою тачку, но она пока не садится. Наконец Марго поворачивается ко мне лицом, и я вижу ее мокрые глаза. Пространство между нами исчезает. Мы в последний раз пытаемся сыграть что-то на порванных струнах друг друга.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
