кем-то за пределами моего закрытого сообщества.
Я рассказывал ей истории, но не все сразу, а по частям. Она всегда говорила, расскажи мне больше. Она была не из военной семьи, и истории с таким же успехом могли быть взяты из кино. Я рассказал ей о ракетном ударе, от которого чуть не погиб. Я рассказал ей о лагере „Пицца Хат“ в Багдаде.
Те шестнадцать месяцев в школе с ней были как остров, возникший из ниоткуда. Чем больше времени я проводил с ней, тем меньше чувствовал себя оторванным от реальности. Были даже времена, когда мое прошлое ускользало, как огромный воздушный шар, выпущенный в небо, и я надеялся, что оно никогда не вернется.
* * *
„Мы просто ждем горячей очистки“, — писала в чат женщина за компьютером.
Мой галстук сдавил шею. Я ослабил его и расстегнул пуговицу на рубашке, но не сводил глаз с беспилотника в моем офисе в округе Колумбия.
Я почувствовал, как мое сердцебиение участилось на несколько ступеней, когда камера „Рипера“ внезапно приблизила несущийся мотоцикл.
Когда цель находилась в движении в пустыне, удар иногда имел наибольший смысл.
Это означало меньший побочный ущерб, потому что эти грунтовые дороги находились за много миль от центра города, а цель находилась в основном на открытом воздухе.
Теперь, когда „Рипер“ кружил вокруг цели, как ястреб, высматривающий свою добычу, он перешел на атакующую орбиту. Время настало. Он направился прямо к двум мужчинам на мотоцикле.
„Десять секунд до цели“.
Секунды между запуском „Хеллфайра“ и поражением цели всегда замедлялись. Люди на мотоцикле понятия не имели, что вот-вот умрут.
Но незадолго до того, как взорвался „Хеллфайр“, мотоциклисты сделали кое-что неожиданное. Они свернули на небольшой поворот дороги, которая огибала четырехэтажное здание, которое, казалось, возвышалось из ниоткуда.
Бум.
Я не мог сказать, что это был за дом, может, жилой, а может, заброшенный. Его смело вместе с мотоциклом. Из-за поворота стали появляться гражданские, сначала осторожно глядя в небо, прежде чем несколько наконец, утащили тела.
В то утро я выключил экран и просто сидел там, казалось, несколько часов, пока вокруг меня тянулся день. Письма приходят как обычно. Проходят встречи. Я не двинулся с места и вышел из офиса в легком трансе.
В тот же день мне позвонил близкий друг Майк Сток, владелец „Бэнкрофт“, некоммерческой организации, занимающейся военной подготовкой. Вместе с африканскими войсками он боролся с связанной с „Аль-Каидой“ террористической группировкой „аш-Шабааб“[28]. Только что вернувшись в США, он рассказал мне о некоторых своих работах в Могадишо, Сомали. Его рассказы об их успехах, вытесняющих бойцов „аш-Шабааб“ все дальше за пределы города, и о безудержной войне в регионе снова начали вызывать у меня интерес.
— Там ничейная земля, опасности ровно столько, чтобы твое сердце снова забилось. Ты должен как-нибудь приехать и увидеть это своими глазами».
Я разговаривал с Джойс за ужином. Я не сказал ей об ударе несколько дней назад. Во всяком случае, речь шла не об этом. Удар, вероятно, просто внес ясность: я не мог понять жизнь вне «Коробки». Мой разум метался, думая о возможности вернуться. Зачем мы сидим здесь, когда вокруг так много зла? Как будто люди здесь забыли, как нам всем повезло, что мы так живем. Борьба за что-то большее было моим миром. Я больше не мог этого выносить и уже убедил себя, что должен быть там.
— Мне нужно вернуться, — сказал я. — Им нужна моя помощь.
Мы сидели за кухонным столом. За последние несколько месяцев мы стали еще ближе, и я доверял ей. Раньше она говорила мне, что никогда не хотела, чтобы я возвращался на войну.
— О чем ты говоришь?
— Я еду в Сомали, — сказал я, озвучив только что принятое решение.
— Что? — она как будто съела что-то радиоактивное. Ее рот скривился.
— Простенькое дельце. Я буду на хорошо охраняемой базе.
Джойс встала, прошла через комнату и снова посмотрела на меня.
— Ты вообще любишь меня?
— Конечно.
— Тогда скажи нормально.
— Конечно, я люблю тебя.
— Ты бы плакал, если бы я умерла?
— Что? — натужно засмеялся я. Она уже спрашивала это раньше, и я реагировал так же.
— Ты мне ничего не рассказываешь, — сказала она. Она была из большой, эмоциональной семьи, в которой было принято делиться всем. — Ты не обнимаешь меня. Ты не говоришь мне: «Я люблю тебя». Как будто тебя отрезали.
Я пытался сказать ей, что это неправда, но она этого не слышала.
— Ты бы плакал, если бы я умерла? — спросила она снова.
— О, малыш, я бы расплакался.
— Не знаю, — сказала она. — Иногда мне интересно, чувствуешь ли ты что-нибудь.
В углу она заметила мою старую черную сумку — ту, которую я раньше носил с собой. Сверху лежал мой бронежилет.
— База охраняемая, ага?
Она возмутилась, что я предпочел ей другую войну. Я пытался объяснить, что это моя суть. Что мне это было нужно. Я чувствовал неутолимый голод. Я через многое прошел и многое видел.
— Ты не понимаешь, — сказал я.
Но это я не понимал. Расплата пришла позже.
* * *
Через несколько дней, весной 2013 года, я вылетел в Найроби, Кения. Оттуда в зафрахтованной «Цессне» отправился в Могадишо, изрешеченную пулями и самодельными взрывными устройствами столицу Сомали, еще одного фронта войны с террором.
В первую очередь я отправился на прогулку. Я оказался на пляже на краю аэропорта, глядя вниз со скалы на голубую падающую воду. Вдалеке в беспорядке возвышался Могадишо, один из самых опасных городов мира. Единственное, что отделяло нас от всех сил, сражающихся с «аш-Шабааб», — сетчатый забор.
Я стоял там, любуясь морем. На летное поле приземлился самолет — ежедневная доставка наркотиков. Он был битком набит хатом — дрянью, которую аборигены жевали, от которой они получали кайф и избавлялись от своих проблем. Прибывая в Могадишо вы испытываете тревожный момент, когда до вас доходит, что практически у каждого местного, прогуливающегося по улице, на груди висит «Калаш». Это был город, где могло случиться все, что угодно, где насилие могло вспыхнуть в любой момент. И все же, стоя там, я чувствовал себя спокойно и полностью контролировал ситуацию. Что-то во всем этом было просто прекрасно.
В Могадишо я ночевал в переоборудованном трейлере в сильно укрепленном городском аэропорту и провел следующие несколько недель, обучая Африканский союз тому, что я знал о сборе разведывательной информации и управлении ручными беспилотниками, вроде «Рэйвена» для обнаружения целей. Все было как в старые времена. Сегодня находишь террориста-смертника, готовящегося атаковать главную военную
