больше гостей – тем торжественнее церемония…
Но в ее речь и мое благостное умиротворение врывается женский плач – так рыдают вдовы по не вернувшимся с войны бойцам. Перевожу взгляд на ложе у стены – участников сцены будто поменяли местами: мужчина – вернее, то, что осталось от Линь Вэйюаня, – лежит, а молодая женщина стоит на коленях рядом, сжимает искореженную ладонь и воет. Ей плевать, что ее собственные одежды в крови, что на тонких запястьях и изящных щиколотках еще алеют следы от магических оков Столбов Мудрости, что ее длинные, прекрасные, отливающие золотом волосы сбиты и запутаны.
Голос тонок и пронзителен.
– Зачем? Зачем вы привели меня в мир, где нет его улыбки? Вэйюань, возлюбленный мой, как я без тебя?! Не могу… Я больше не могу… – Она в бессилии роняет голову на ладони, которые сжимают его руку.
Мне сейчас противопоказаны такие волнения, но я даже сдвинуться не могу, завороженная силой и глубиной горя птичьей принцессы.
Ченгуан Куифен мягко кладет ей ладонь на плечо и тихо произносит:
– Сестрица… дорогая…
– Уйди, тварь! – взвивается Чжэнь Цянцян, вскакивая. Ее волосы взметывает незримый ветер. Зеленые глаза сверкают потусторонним огнем. – Это из-за тебя! Все из-за тебя! Он умер, потому что ты хотела вернуть своего мужа! Своего вернуть, а моего убить? Не прощу, никогда не прощу!
За ее спиной распахиваются огромные золотисто-огненные крылья.
Птицы-зарянки только с виду выглядели хрупкими, на деле же – сильные и опасные противники. Особенно в ярости.
– А ну молчать! – рявкает Юэ Ту, который тоже вертится у ложа Линь Вэйюаня. – Невозможно работать в таких условиях! – И, обернувшись к белокурой девушке, говорит: – Сестрица Юнсюэ, подай мне…
Называет какой-то одним лекарям известный предмет, а получив его – водит над телом Вэйюаня, качает головой, прикусывая губы. Закончив, оборачивается к все еще пышущей яростью последней принцессе птиц-зарянок.
– Дело касается вашего возлюбленного.
Чжэнь Цянцян убирает крылья, заталкивает подальше свою злость, вытирает слезы и говорит:
– Я слушаю вас, мудрейший Юэ Ту. – Она словно трепещет от почтения.
– Я лекарь, – начинает Лунный Заяц, но почему-то быстро осекается и сникает, – мне вроде бы не впервой приносить плохие вести, но… К гуям предисловия и этикет! – бесится он. – Я не смогу его спасти!
Чжэнь Цянцян падает на колени и, протирая пол своими длинными прекрасными волосами, ползет к нему, воя:
– Прошу вас… Умоляю… Вы лучший лекарь Трех Миров! Пожалуйста, господин Юэ…
В огромных глазах такая боль, что просто удивительно, как столько ее помещается в хрупком создании!..
– Ваше Высочество, – вежливо и печально произносит Юэ Ту, – вам не нужно так унижаться передо мной. Встаньте немедленно.
– Нет, господин Юэ, я буду стоять на коленях хоть вечность, только спасите его. Я не смогу жить без Вэйюаня. Мне даже дышать больно без него!
– Бедное дитя, – качает белой головой Лунный Заяц, – я бы и рад, поскольку сам уважал Его Высочество принца Линя. Но с Тысячелетним Разрушением не справиться даже мне…
– Тысячелетнее Разрушение… – шепчет Чжэнь Цянцян вмиг побледневшими и выцветшими губами. – Но как… Говорили же… на мне… – Она подползает к ложу и шарит, будто слепая, по телу своего возлюбленного. – Это же я, я… Почему он…
Юэ Ту подходит и кладет руку ей на голову, гладит, как ребенка. Мы все замираем, в напряженной тишине вслушиваясь в слова бессмертного лекаря.
– Тысячелетнее Разрушение накладывается один раз и находит свой объект в любом мире и воплощении. То, что смертное тело сменилось бы на бессмертное, проблемы бы не решило. Вы, Ваше Высочество, все равно были обречены. И был только один способ спасти вас: перевести проклятие на себя. Это мог сделать только высший небожитель, истратив все свои духовные силы. Перенос проклятия вызывал к тому же невыносимую боль, ведь в теле того, кто принял проклятие, медленно разрушалась каждая клетка, каждый орган… – Приложив дрожащую руку к груди, Юэ Ту продолжает в абсолютной тишине: – Я восхищаюсь Его Высочеством. Терпя такие страдания, он еще смог сражаться с монстрами Царства Смерти. Но, увы, он исчерпал себя до дна. До последней капли. И теперь просто исчезнет. Сотрется навсегда из Трех Миров…
И Чжэнь Цянцян кричит – так страшно, так отчаянно, так громко, что кажется, вздрагивает само спокойствие Высших Небес.
Так кричит раненая птица.
Должно быть, сердце ее в этот момент разрывается в клочья, потому что изо рта фонтаном брызгает кровь. Уже через миг принцесса падает у ложа своего возлюбленного на спину и смотрит в потолок остекленевшими глазами. Тонкие дрожащие пальцы скребут дощатый пол. Кровь собирается в лужицы вокруг нее. Собрав последние силы, стиснув в кулак все свое отчаяние, Чжэнь Цянцян все-таки приподнимается на дрожащих руках, запрокидывает голову и начинает петь…
Песнь Души птицы-зарянки – самое прекрасное, что когда-либо слышало мироздание!
Крылья, расправляющиеся у нее за спиной, медленно теряют перья. Они слетают одно за другим, будто листва с дерева в осеннюю пору.
Слова Песни превращаются в золотистые нити, которые сами сплетаются в саван и пеленают тело бывшего Наследного Принца. Юэ Ту смог сделать для умершего последнее: вернул красоту. И сейчас на ложе вновь лежал самый красивый мужчина Небесного Царства.
Укрыв своего прекрасного возлюбленного, Чжэнь Цянцян обращается полностью: огромная, прекрасная, величественная птица взмывает ввысь, и потолок расходится пред ней. Сделав круг над Хижиной, Парящей в пустоте, зарянка хватает такого маленького рядом с ней Линь Вэйюаня и летит прочь.
– Она на Террасу Возрождения! – говорит Пепел, и вся наша разношерстная толпа, включая двух смертных девушек, которые оказываются в Перелетных Шарах, несется следом.
Мы успеваем.
Зарянка со своей ношей взлетает высоко-высоко, превращаясь в точку. Складывает крылья, уже почти полностью растерявшие свои огненно-золотые перья, и камнем летит вниз – туда, где под Террасой Возрождения начинается из ниоткуда и утекает в никуда Река Бесконечности. Бьется о волны, разлетается золотыми искрами с последними, самыми красивыми и пронзительными нотами Песни Души…
И на мгновение все стихает и замирает.
А затем, прямо из равнодушных, вечно холодных и безжизненных волн выстреливают два побега. Они огибают Террасу Возрождения с двух сторон: один – тонкий и гибкий, извивается, ветвится, на нем набухают почки и появляются листья – чистейшие изумруды и цветы – золотые розы. Другой – высокий и стройный, устремляется ввысь, чуть склоняясь над розовым кустом, будто укрывая, охраняя его. Бамбук. Его листья – отточенные серебряные лезвия. Они звенят тонко и опасно – даже ветер, коснувшись их, режется в лоскуты.
Бамбук и Роза.
Сотни влюбленных будут приходить сюда, чтобы постоять под их
