так тебя не хватало, – обнимает его.
Миша же стоит и смотрит то на меня, то на обнимающую его женщину. Я ему пытаюсь показать, ну, типа, обними бабулю-то. Руками жестикулирую. И наконец мой дикарь отмирает, приобняв свою бабку.
– Ну, чего ревешь-то? – басит его голос. – Здесь я. И дед еще всех нас переживет, так что не волнуйся.
– Скажешь тоже, – отстраняется от него и, задрав голову вверх, смотрит на своего бородатого внучка. – Он уже давно скрипит, как несмазанная телега. Но гордыня его в могилу сведет. Как же он пытался тебя вернуть, Миша.
– Я знаю, – кивает мужчина. – Знаю, ба.
– А ты… Мы давно хотим помириться, давно хотим попросить прощения у твоей матери. Она ни в чем не виновата, и ты тоже. Мы любим вас.
– Баб, давай не сейчас, – кажется, кто-то смущается.
– Кхм-кхм, – наше внимание привлекает подошедший врач. Мужчина в возрасте с бородкой и очках. – Здравствуйте. Это вы к Румянцеву?
– Да-да, – отвечаем хором.
- Что с ним? – спрашивает Люсинда.
– К нам его доставили с подозрением на инфаркт. Но все обошлось. Назначили медикаментозное лечение, и у нас он пробудет какое-то время под наблюдением.
– А к нему можно? – спрашиваю я.
– Можно. Но никакого волнения, никаких плохих новостей, пациенту нельзя нервничать, – строго наказывает врач. – Леночка, проводите к Румянцеву гостей. – И, – снова обращает наше внимание к себе. – Поговорите с ним. Мы не можем уговорить его остаться. Он категорически против. А ему нужно наблюдение медицинское.
– Хорошо, – отвечает Люсинда Михайловна. – Узнаю своего мужа, – улыбается.
Нас провожает медсестра до палаты, где находится мой начальник.
Первой в палату входит Румянцева.
– Ну что? Допрыгался? – начинает с ходу его отчитывать.
Андрей Петрович что-то отвечает. Затем вхожу я.
Мое начальство впервые вижу в таком виде. В пижаме, лежит на больничной кровати. Он бледный, это явно говорит о том, что ему действительно нездоровится. Но взгляд все такой же упрямый. Нетрудно понять, от кого такой достался Мише.
– Вот, а ты говоришь отдохнуть, – возмущенно произносит Андрей Петрович, обращаясь к своей жене. – Моя работа за мной по пятам ходит, – кивает в мою сторону.
Люсинда качает головой.
А вот следом заходит Миша.
– Ну, здравствуй, дед, – выдает он.
Андрей Петрович даже приподнимается на локте, не веря, судя по всему, тому, что видит перед собой своего внука. Секунд пять эти двое пялятся друг на друга. Один со своего могучего роста, второй, болезненного вида, с кровати.
– Ой, – выдает старик и валится на подушки, закрыв глаза.
– Врача!
Миша
Увидеться с дедом? Мне даже в голову мысли такие не забредали. Даже в самом худшем сне! А если учесть, что за спиной у нас знакомство с уже знакомыми родителями принцессы и бурная ночь накануне… То то, что сейчас происходит, ну, вообще не к месту. Чувствую подвох. Но пока паника на лицах бабки и Милки сбивают с толку. Да и дед весь бледный лежит.
Отчего-то тревожно. Где-то там на задворках сознания.
– Врача! – Мила выбегает из палаты.
Люсинда вокруг деда причитает. Причем так, как я пару раз удостаивался услышать.
– Ты чего надумал? А ну немедленно открывай глаза! Ты не можешь меня тут оставить. Внук твой приехал! А ну, Андрюша! – как наседка вокруг яйца носится.
Почему меня это не торкает? Я совсем потерянный для этого общества человек? Ни капли сострадания и жалости? Сам себе удивляюсь. Хотя… нет. После пролитых матерью слез эта родня меня не торкает. Не знаю, что должно случиться, чтобы мое мнение изменилось. Дед вот помирать надумал, это ли не повод? Тьфу, сарказм из меня так и прет. Милка мыслей моих не слышит, огрела бы чем потяжелее, как пить дать.
– Что тут случилось? – вбегает тот самый врач, что дал нам добро на посещение старика. – Отойдите, не мешайте, – делает замечание бабуле.
За ним прибегает медсестра. Начинается суета вокруг деда. Лицо которого бело, как мел. Уж не правда ли помирает?
Врач склонился над стариком, в его руках стетоскоп. Пока он его слушает, медсестра снимает кардиограмму. Жужжит небольшой портативный аппарат. Выдает ленту с изломанной кривой и передает ее врачу. Тот, нахмурившись, изучает данные, кивает своим мыслям. Отправляет медсестру восвояси и вглядывается в лицо деда.
– Доктор, что с ним? Он будет жить? Он умирает? – заваливает вопросами бабуля.
– Т-ш-ш, – шикает на нее мужчина.
Мила рядом со мной. Подхватываю ее под руку одной рукой, второй обвиваю за талию и притягиваю к себе. Замерла вся, глазища огромные.
– Андрей Петрович, голубчик вы наш, – елейным голосом выдает врач. – Зачем же вы так пугаете родных вам людей?
Мы с Милкой переглядываемся, не понимая, что происходит.
– Доктор, он вообще в сознании? – недоверчиво переспрашивает Люсинда.
– Ну, Андрей Петрович, что же вы меня подставляете? Под сомнение мою репутацию хорошего врача подводите? Нехорошо, – продолжает говорить мужчина.
Повисает звенящая тишина.
– Дайте хоть в кои-то веки почувствовать, как за тебя переживают, – выдает хрипло старик, не открывая глаз.
И кажется все присутствующие выдыхают с облегчением.
– Это что же? – удивляется бабка. – Живой?
– Не дождешься моей смерти, Люсенька, – на бледных губах старика появляется улыбка. Чуть прищурив глаза, смотрит на свою жену.
– Ой, господи, – взывает та и чуть не падает на деда. – Дурак старый!
– Тише-тише, – врач отходит в сторону. – Жив и жить будет. Так что даю вам еще десять минут, и пациенту нужен покой, – направляется к двери врач, окинув нас взглядом.
– Я сегодня домой, Аркадьич, – выдает дед.
– Только через мой труп, – отвечает ему в тон врач и покидает палату, закрыв за собой дверь.
– Я тебе дам, домой он собрался! – грозит кулаком Люсинда.
– Браво, – хлопаю в ладоши. – Молодец дед, даже я уже почти поверил.
– Миша, – одергивает меня Мила.
– А что? Сейчас вот у бабки сердце бы прихватило, то что? Восьмой десяток, а все херней страдает, – разворачиваюсь и собираюсь покинуть эту богадельню.
Да вот только Мила цепляется мертвой хваткой к моей руке и не
