— насмешливо парировал Лейба-Широши. — Ты всегда обладал завидной способностью помнить чужие грехи и мгновенно забывать о своих. Но я тебе напомню. Конечно, с тех пор прошло много лет и ты подзабыл кривого Гирша в Хайфе, который дал тебе взаймы, когда ты задумал открыть торговлю замороженными продуктами. Долг ты ему вернул, -и, как положено, с процентами, но через три года, уже будучи биржевым брокером, разорил беднягу Гирша дотла, всучив ему на кругленькую сумму акций какой-то дутой фирмы. Он тебе верил, как сыну, а ты его обманул.
Брюс, не отвечая, тяжело сопел.
— Кстати, почитай-ка вслух Тору. Ее мудрость очень помогает истинным евреям, — продолжал наступать Широши. — Или ты уже забыл язык наших предков, обитая в благополучной и космополитической Швейцарии?
Брюс начал читать свиток, спотыкаясь и запинаясь, Широши помогал ему, подсказывая на память соответствующие строки.
«Первый раунд, очевидно, остался за Широши», — подумал Савелий.
Брюс, кажется, это тоже понял и немного сменил тон.
— Оставим этот бессмысленный спор о том, кто из нас более правоверный еврей, — сказал он, откладывая на стол свиток Торы и доставая из кармана несколько листков бумаги. — Лучше внимательно прочти это письмо.
Широши углубился в чтение.
— Не понимаю, зачем ты посвящаешь меня в свои тайные отношения с господином Можаевым? — На фамилии он специально для Савелия сделал ударение.
— Какое мне до этого дело?
— Но я не писал этого письма! — опять повысил голос Брюс.
— Писал — не писал, я-то здесь при чем? — продолжал недоумевать Широши.
— Слушай, Лейба, как говорил мой дядюшка Хайм, старый одесский налетчик и друг Бени Крика, перестань уже крутить вола за отсутствующие у него бейцам. Ты вник в эту схему в письме?
— Она даже по-своему талантлива! — сказал Широши.
— Таки не я ее придумал!
— И из-за этого ты так переживаешь, что с горя решил обстрелять мой беззащитный островок из своих дурацких старинных пушек? — ехидно спросил Широши.
Брюс опять начал кипятиться.
— Если не я придумал, таки ее придумал ты — больше некому!
— А, вот к чему ты клонишь? Но мне зачем выручать твоего давнего партнера? У меня как будто своих забот нет?
— Кто сказал «выручать»? Ты хотел заманить его в Америку, а зачем — это только тебе известно!
— У тебя нет никаких доказательств того, что эту схему придумал я, — спокойно и рассудительно заявил Широши.
— Я действую методом исключения — если не я и не ты, то кто такой уже стал умный в финансовых махинациях?
— Никогда не думал, что ты так меня уважаешь, Брюс. Спасибо, — размышляя о чем-то своем, сказал Широши. — Но боюсь, что у тебя прогрессирует острый склероз. Мы-то с тобой хорошо знаем, что есть еще некто, способный придумать не такую схему, а еще и почище…
Наблюдавший за реакцией Брюса Савелий с удивлением заметил, как его красное лицо сначала побледнело, а потом посерело.
— Он? — шепотом спросил Брюс.
— Конечно, он! Твой любимый друг и покровитель, Шакал! Негоже забывать того, кто столько для тебя сделал!
— Но зачем он написал это письмо? — испуганно спросил Брюс.
— И ты меня спрашиваешь, зачем он это сделал? — с типично еврейской интонацией вопросом на вопрос ответил Широши. — А я знаю?
— Ты прав, Лейба. Мне нужно будет спросить у него самого, — без особого энтузиазма согласился собеседник.
Тут Широши так звонко и заразительно расхохотался, что, по мнению Савелия, явно вышел из образа.
— Боюсь, ты немного опоздал, дорогой Брюс!
— Что ты имеешь в виду? — настороженно спросил тот, не замечая неуместного смеха хозяина.
Широши демонстративно посмотрел на часы.
— В ближайшее время тебе вряд ли удастся связаться с Шакалом, но если потом ты будешь слишком настойчиво искать с ним встречи, то тебе придется последовать за ним туда, откуда не возвращаются.
— Говори конкретно» он что, заболел? — Лицо Брюса опять побагровело: казалось, его сейчас хватит удар.
Широши был невозмутим.
— Насколько мне известно, та субстанция, которую мы с тобой, Брюс, знали под именем Шакал, в ближайшие часы и, может, даже минуты прекратит свое существование.
— Но как это может быть? — Тонкий голос старого еврея опять сорвался на крик.
— Пути Всевышнего неисповедимы! Или ты перестал верить. в единого и всемогущего Бога?
— У него смертельная болезнь? Он же никогда не жаловался на здоровье? — продолжал задавать свои вопросы Брюс.
— Он умрет не своей смертью, а будет казнен за свои черные дела, а ты, Брюс, никогда не узнаешь, зачем он написал Можаеву это письмо-Брюс как-то мигом утратил всю свою былую агрессивность и даже внешне обмяк.
— Ты ведь намного меня моложе, Лейба! Я старый, больной человек, — заканючил он жалобно, — и если это подложное письмо с моей подписью попадет в прессу, то мое имя будут опять полоскать на всех углах и обвинять меня в самых страшных грехах.
Казалось, он сейчас заплачет.
— Помоги мне, Лейба, ты ведь такой умный!
— Как опровергнуть твое авторство этого дурацкого письма, я придумать не могу. Но постараюсь компенсировать тебе возможный моральный ущерб иначе.
Широши выудил из бездонного кармана своего халата туго завязанный холщовый мешочек, развязал его и стал по очереди вынимать оттуда старинные монеты.
— Смотри, вот безанты, золотые монеты Византийской империи, вот несколько золотых экю Людовика Одиннадцатого, а вот старинные флорентийские флорины, а это, с портретами дожей, венецианские дукаты. Вот, подержи в руке эти испанские дублоны, в каждом по семь с половиной граммов чистого золота.
При виде разложенных по столу старинных золотых монет Брюс немедленно ожил; на обрюзгших щеках заиграл румянец, а в глазах появился блеск. Он встал и навис над столом всей своей тушей, осторожно беря в руки эти Ценнейшие остатки мировой цивилизации.
— Какие они красивые! — только и смог вымолвить он. — И сколько ты за них хочешь? — опасливо спросил он у Широши.
— Нисколько! Это мой тебе подарок. Им я пытаюсь компенсировать твои грядущие муки по поводу того, кто все-таки написал это пресловутое письмо — я или Шакал? Муки эти будут преследовать тебя до последнего вздоха.
— Таки все же ты написал это поганое письмо, Лейба, а теперь от меня откупаешься… Широши засмеялся.
— Думай что угодно, Брюс. Тебе лучше других известно, что откупаются тогда, когда боятся, а мне тебя бояться, особенно после того, как вот-вот казнят Шакала, просто смешно. Представь себе, что к старости я стал сентиментальным и мне захотелось в первый и в последний раз в жизни сделать тебе подарок.
