Наконец под древним замшелым камнем он повалился на листву и притянул Миру к себе. Раскачиваясь, словно собираясь молиться, он тяжело дышал и смотрел на нее совершенно счастливыми глазами, под которыми отчетливо обозначились темные круги. Они сидели друг против друга, держались за руки и шумно дышали. Когда до Миры дошел смысл всего происходящего, она кинулась Гере на шею, и слезы с удвоенной силой полились из ее глаз. Она целовала его так торопливо, что впору было подумать, будто его целует сразу несколько девушек одновременно.
– Любимый… любимый… – повторяла она и не могла подыскать какие-либо другие слова.
– Мира, подожди, – бормотал он, пытаясь осторожно отстраниться от девушки. – Ты должна мне сказать…
– Все потом… подожди… ты жив… Ты что – фокусник или бог?..
– Все проще. Я распорол заднюю стенку и выполз из палатки до того, как она начала стрелять.
– А кровь?
– Какая кровь? Не знаю никакой крови… Может быть, она прострелила баклажку с кагором… Пять литров все-таки!
– Я… я… – захлебывалась слезами Мира, – думала, что ты уже мертвый…
– Нам опасно здесь оставаться. Тебя ищет Лена… Твоя сестра… Мира, но подожди же!
– Она не сестра… Она уже никто для меня…
– Ты знаешь, кто она?
– Не надо, умоляю тебя, не надо!
– Ты должна сказать, что вас связывает!
– Я люблю тебя! Я люблю только тебя!
– Мира, эта женщина убила человека. Я должен знать, что тебя связывает с ней.
Девушка зажмурила глаза, отрицательно покачала головой и потянулась к Гере, словно за спасательным кругом. Он не позволил ей снова обнять себя, взял ее руки и прижал к своей груди.
– Ты слышала, о чем я тебя спросил?
– Гера, родненький, я никого не убивала! Я люблю тебя – разве этого не достаточно?
– Ты знаешь, чем она занимается?
– Да, – прошептала она, не открывая глаз. Слезы сочились из-под закрытых век.
Он судорожно сглотнул, тоже крепко зажмурился и тряхнул головой, желая проснуться. Она созналась. Она знает, что Лена – убийца.
– Она тебя ждет, – едва смог выговорить он.
– Да, – еще тише повторила Мира и вдруг склонилась над его коленями и стала целовать его руки. – Не бросай меня, пожалуйста… У меня больше никого нет, кроме тебя… Ты одно у меня солнышко…
Он кусал губы и не замечал, как рот наполняется соленой слюной. Ее волосы щекотали ему запястья, а от нежного прикосновения ее губ к ладоням у него сводило скулы.
– Плевать на нее, – произнес Гера, дрожащей рукой гладя Миру по голове. – Мало ли кто с кем когда-то общался… У меня тоже был школьный друг, а потом в тюрьму сел… Мы же не отвечаем за поступки других, правда?
Он не ее оправдывал. Он спасал свое сердце, хозяйкой которого Мира уже давно стала. Она кивала. Уже земля просолилась от ее слез. Как хорошо он говорил! Они уедут, сотрут свое прошлое, замажут его толстым слоем белил и начнут писать жизнь по-новому. Он – Адам, а она – Ева, и нет на Земле ничего, кроме их Любви и их Будущего, наполненного солнечным светом. И Мира, разбитая его великодушием, на которое не имела ни малейшего права, продолжала стоять перед ним на коленях, низко склонив голову, и бессвязно бормотала слова любви…
6
От звука оружейного затвора они оба вздрогнули, словно земля в своем космическом полете столкнулась с метеоритом. И первое чувство – не страх, а стыд, что кто-то позволил себе подглядывать за ними и видел их слезы и обнаженные чувства. Кто это? Где? Их по-прежнему окружали безмолвные стволы деревьев, покрытые нашлепками лишайников, и стелился повсюду бледно-желтый ковер из прелых листьев, и выглядывали из-под земли камни, одетые в моховое тряпье, отчего напоминали полуистлевшие черепа мамонтов.
Лена сидела на одном из таких камней совершенно неподвижно, и ее угловатая, как высохшая ветка, фигура, затянутая в черную одежду, почти не выделялась на фоне леса. Казалось, она заснула с открытыми глазами или задумалась о чем-то скучном и банальном. Рюкзак из пятнистой ткани стоял за ее спиной, но лямки были накинуты на плечи. На ее коленях, будто посох странника, лежала винтовка.
Мира встала. Машинально пригладила волосы, убрала со лба челку. Ее душа уже была переполнена потрясениями, и появление здесь Лены внешне не вызвало никаких чувств. Мира растерянно смотрела то на Лену, то себе под ноги и все приглаживала волосы, словно забыла что-то важное и пыталась вспомнить. Она в самом деле не могла сосредоточиться и что-то сказать. И Лена молчала. Так продолжалось долго.
И вдруг Мира увидела, что Лена беззвучно плачет. По ее щекам бежали слезы. Это было совсем не мужское проявление чувств, но Лена слез не скрывала, не вытирала щеки. И в ее грубом статичном лице было столько закостеневшей боли, столько обреченного страдания, что Мира не выдержала и кинулась к ней.
– Прости меня, – забормотала она, коснувшись лбом шишковатых колен женщины. – Прости, пожалуйста… Прости, я уже другая…
– Ты бросила меня, – тихо произнесла в ответ Лена, подняв лицо кверху, чтобы как-то остановить слезы, и с неистовой силой вонзила пальцы в волосы девушки. – Ты оставила меня… Но тебя никто не будет любить так, как я… Ты это поймешь, но будет поздно…
Гера стоял в оцепенении на дне оврага, широко раскрытыми глазами глядя на удивительную сцену. Он вдруг почувствовал себя здесь лишним. Эти две женщины были не просто знакомы. Их связывало нечто большее, некая недоступная для Геры область отношений, и он почувствовал, как его вместе со свежей школярской самоуверенностью отбросило назад, в прошлое, где он стоял на набережной под рекламным щитом. И, как наяву, увидел ироническую улыбку Славки: «Убогенький, когда же ты, наконец, станешь разбираться в женщинах?»
Третий лишний… Он получил ответ на свой вопрос. Он очень хотел этого, и судьба ему уступила. И все странности Миры стали вдруг легко объяснимы. И Гера с пугающей ясностью понял, что потерял Миру одномоментно и безоговорочно, что никогда не обладал ею и никогда обладать не будет, как если бы она была Снегурочкой на исходе зимы, привидением или инопланетянкой, явившейся к нему в шестом измерении в виде плазменной субстанции…
Он сжал в бессильной злости кулаки, отвернулся и, совершенно опустошенный, надломленный, потерявший интерес ко всему, пошел куда-то в мир деревьев, чтобы не видеть, как они обнимаются, и не слышать их отвратительных объяснений.
И тут его остановил звонкий щелчок, словно лопнула гитарная струна. Гера ждал этого момента, но все равно удивился своему равнодушию к приходу смерти. Почему-то ни удара, ни боли он не почувствовал. Медленно обернулся, будто хотел поскандалить и разобраться в происшедшем промахе. Мира стояла на коленях перед опустевшим камнем, словно молилась на распятие, только при этом оседала и слабела, а Лена, закинув винтовку на плечо, быстро поднималась по склону оврага.
