Книга Кросс по грозовым тучам - Сима Кибальчич

определял как цельно-фрагментарный. То есть части того, что можно назвать мозгом, работали то совместно, то по отдельности. Правда, степень верности сделанных выводов о самом убийце и возможность существования подобного инопланетного разума искин Земли оценивал как пятидесятипроцентную. Вероятность ошибки слишком велика, чтобы считать версию рабочей. И главное, нет желания в нее верить.

Пока Ларский просматривал полученные данные, рука так и тянулась смять изображение и послать в пределы бредовые подозрения. Тем более что за три последних месяца ничего похожего за эти убийства не произошло. Ну, если не считать второго таракана. Хотелось бы не считать. Но он стал жирной точкой в этой истории. Или жирной запятой? Не погиб ли второй таракан от той же твари, что и первый? Только как она покинула Землю и добралась до Луны? И зачем добралась? Из-за особой страсти к уничтожению инсектоидов? Ведь только их тела превратила в сочные мясные горки.

Ларского окружили тени, и он поднял глаза на кроны буковой аллеи. Буки, как и многие другие деревья, изначально в Макао не росли. Не та земля, не тот воздух и почва. Но усилиями людей украшали здешние места уже сотни лет. Китайцы с их неутомимой суетой вокруг философии парков не могли не восторгаться величественным духом этих деревьев. Поодиночке буки выглядели, как богатыри, а сомкнутые в строю аллеи становились дружиной. В такой компании легко убедить себя, что справишься с инопланетной дрянью, если она существует.

Мысли разбегались по дорожкам множества версий, ни одна из которых не казалась правдоподобной. Одно можно сказать наверняка — тварь имела космическое происхождение и каким-то образом очутилась на Земле. Но как именно? Возможен вариант ее случайного попадания. Перемещаясь по космосу, пройдя каким-то образом все кордоны, она явилась сюда в одиночестве? Хотя может были и другие твари, которые пока себя не проявили? Или им в зубы не попался инсектоид. Первая жертва и, видимо, большая вкуснятина. Интересно, чем ей не понравился изоморф? С другой стороны, кому может понравиться меняющая форму бешенная скотина? «Диверсант» и сам способен менять форму. Уж не родственники ли они с орфортцем?

А возможно, инсектоиды сами переносчики этой заразы? Притащили ее на Землю и сдохли? И объединяло их одно — участие в операции, связанной с застрявшим невесть где гиперфлотом под командованием Штрауса. Этот вариант самый отвратительный. Он мог грозить чем-то более масштабным, чем захват случайно занесенного на Землю одиночного инопланетного хищника с цельно-фрагментарным мышлением.

Ларский ускорил шаг — хотелось свернуть с протоптанной дороги, вырваться наружу из-под сомкнувшегося над головой шатра зеленых крон и обступивших с двух сторон голых стволов. Нужно увязать все факты и увидеть ситуацию целиком, а значит, отстраниться от разрастающейся внутри тревоги и нехорошего предчувствия. В сотне метров впереди светлел широкий проход. За аллеей проглядывала зелень и ярко-красные пятна цветов. Хорошо бы найти беседку у тихого водоема, окруженного зеленью и сонными тушами камней. А лучше выспаться и посмотреть на все свежим взглядом, прежде чем отправлять отчет Марре. Но времени нет.

Приблизившись к выходу, Ларский понял, что от открытого пространства его отделял гигантский дендротрон. Живая древесная стена разворачивалась вширь уступами, лесенками и переходами. Поднималась вверх изящными, покрытыми темной корой башенками с узкими бойницами. Дышала на разных уровнях орнаментом сказочных фигурок, кора которых казалась то светло-серой, то нежно-зеленой. В сравнении со стеной дендротрона буки уже не выглядели гигантами. Она поднималась, как доисторическая замковая крепость, метров на тридцать, а дальше начиналась сплошная густая крона — хвойные лапы тянулись куда выше древесных стен.

Сразу вспомнился отец — нередко угрюмый, нелюдимый. Он был асом дендротронологии: рисовал и чертил конструкции, виртуозно биопрограммировал их, разрабатывал самые необычные схемы регенерации и роста растений и своими руками воплощал в реальность. Больше всего любил работать с березой.

Проход в дендротроне здесь создали в виде распахнутых ворот, к которым вели богатыри-буки. Хорошо, если за ним обнаружится беседка? Ларский сделал несколько шагов, охватил взором открывшийся живописный простор и замер, внезапно понимая, куда его привели ноги. Угодья, предназначенные для существ, давно и безнадежно поработивших человечество, — детей. С утра и до вечера Макао развлекал ребят и их мамочек. На местных игровых площадках, в волшебных лабиринтах, модельных зоопарках и на аттракционах успел отметиться почти каждый известный дизайнер.

А это место — карамельную поляну с плавучими островами вокруг Дома-раковины — Ларский помнил прекрасно. Дизайнерский проект жены, кстати, единственный на Макао. Поляна-мечта для юных принцесс. У Лизы было непростое отношение к детям, слишком тревожное и серьезное, чтобы их заводить. Обычно она не бралась за детские проекты. Кроме этого места. Пять лет назад сказала Ларкому, что заказ из Макао — слишком престижное предложение, чтобы от него отказываться. Но он видел, что проект значил для жены нечто большее — попытку понять детей.

В раннее, только разгорающееся утро площадка пустовала. Острова, легкостью и прозрачностью напоминавшие облака, плавали на разных уровнях. Самые низкие скользили на высоте колен, а потом тянулись выше и выше к подножию домика-раковины. Острова отличались друг от друга, но каждый напоминал пушистую снежинку с начинкой, привлекающей мелких обормотов. Внутри снежинок Лиза разместила цветы, разные скульптурки, механические устройства, световые картины и просто мячики, которые возвращались обратно, куда их ни кинь. Все эти штучки приводили малолетних спиногрызов в состояние повышенного возбуждения. Ларский с Лизой как-то умели удовольствие наблюдать, как те неутомимо скакали с острова на остров и пронзительно верещали.

Детская возня и беготня стягивались к гигантской раковине-улитке. Ее идеальный геометрический конус слой за слоем поднимался в голубое небо. По спирали внешней стены домика можно забежать на самый верх. Перламутровые бока раковины прорезали цветные окна-карамельки. Прозрачными выпуклостями они искрились на солнце и пахли невероятно аппетитно. Дети их лизали, и даже Ларский, когда приехал сюда с Лизой месяц спустя после сдачи проекта, нашел в себе решимость и попробовал одно оконце. Оказалось, вкусно. И он облизал еще парочку.

— А когда пойдет ливень, что станет с твоими окнами? — спросил тогда у жены.

— Они начнут таять, — рассмеялась она.

— И растают?

— Нет, конечно. Это вечные карамельки. О которых всегда мечтают дети. Сладкий дождь будет стекать со стен, но оконца останутся.

— Ужас. Все вокруг затопит липкой сахарной водой. Растения погибнут от сладости.

— Что за глупости, Ларский. Не погибнут. Неужели ты не знаешь о червях-сладкоежках?

Вид у Лизы стал веселый и заговорщический. Захотелось поддержать игру.

— Я родом из тяжелого детства. Вместо сказок на ночь мне читали книги о растениях и заставляли слушать классическую