Но Мария Стюарт столь прочно замурована в сознание своего королевскоговеличия, что ни поношение, ни поругание не в силах ее смирить. Нет клейма,чувствует она, которое изуродовало бы лоб, носивший царственный обруч ипомазанный елеем избранничества. Ни пред чьим приговором или приказом несклонит она головы, и чем больше заталкивают ее под ярмо бесславногопрозябания, тем решительнее она противится. Такую волю не удержишь взаперти;она взрывает самые крепкие стены, сносит плотины. А если заковать ее в цепи,она будет потрясать ими так, что содрогнутся камни и сердца.
16. Прощание со свободой(лето 1567 – лето 1568)
Если сумрачные сцены трагедии о Босуэле потребовали бы для своей поэтическойразработки гениальности Шекспира, то более мягкие, романтически взволнованныесцены эпилога, разыгравшегося в замке Лохливен, выпало воссоздать писателю кудаменее значительному – Вальтеру Скотту[59]. Ивсе же душе того, кто прочел эту книгу в детстве, мальчиком, она говоритнесравненно больше, нежели любая историческая правда, – ведь в иных редких,избранных случаях прекрасная легенда одерживает верх над действительностью. Каквсе мы юными, пылкими подростками любили эти сцены, как живо они запали нам вдушу, как трогали наши сердца! Уже в самом материале заложены все элементыволнующей романтики: тут и суровые стражи, стерегущие невинную принцессу, иподлые клеветники, ее бесчестящие, и сама она, юная, сердечная, прекрасная,чудесно обращающая суровость врагов в добрые чувства, вдохновляющая мужскиесердца на рыцарское служение. Но не только сюжет, романтично и сценическоеоформление – угрюмый замок посреди живописного озера.
Принцесса может затуманенным взором любоваться с башни своей прекраснойШотландией, нежным очарованием этого чудесного края с его лесами и горами, агде-то там, вдали, бушует Северное море. Все поэтические силы, скрытые всердцах шотландцев, как бы кристаллизовались вокруг романтического эпизода изжизни их возлюбленной королевы, а когда такая легенда находит себе исовершенное воплощение, она глубоко и неотъемлемо проникает в кровь народа. Вкаждом поколении ее вновь пересказывают и вновь утверждают; точно неувядающеедерево, дает она, что ни год, все новые ростки; рядом с этой высокой истинойлежит в небрежении бумажная труха исторических факторов, ибо то, что однаждынашло прекрасное воплощение, живет и сохраняется в веках по праву всегопрекрасного. И когда с годами к нам вместе с зрелостью приходит недоверие и мыпытаемся за трогательной легендой нащупать истину, она представляется намкощунственно трезвой, как стихотворение, пересказанное холодной, черствойпрозой.
Но опасность легенды в том, что об истинно трагическом она умалчивает вугоду трогательному. Так и романтическая баллада о лохливенском заточении МарииСтюарт замалчивает истинное, сокровенное, подлинно человеческое ее горе.Вальтер Скотт упорно забывает рассказать, что его романтическая принцесса былав ту пору в тягости от убийцы своего мужа, а ведь в этом, в сущности, изаключалась величайшая ее душевная драма в те страшные месяцы унижения. Ведьесли ребенок, которого она носит во чреве, как и следует ожидать, родится досрока, любой хулитель сможет безжалостно вычислить по непреложному календарюприроды, когда она стала физически принадлежать Босуэлу. Пусть день и час намнеизвестны, но произошло это в непозволительное с точки зрения права и мораливремя, когда любовь была равносильна супружеской измене или распутству – бытьможет, в дни траура по умершему супругу, – в Сетоне или во время ее прихотливыхкочеваний из замка в замок, а может быть, и даже вернее, еще до этого, прижизни мужа, – и то и другое равно зазорно. Мы лишь в том случае до концапостигнем душевные терзания отчаявшейся женщины, когда вспомним, чтопредстоящее ей рождение ребенка открыло бы миру с календарной точностью началоее преступной страсти.
Однако покров так и не был сорван с этой тайны. Мы не знаем, как далекозашла беременность Марии Стюарт к моменту ее появления в Лохливене, не знаем,когда она избавилась от снедавших ее страхов, ни того, родился ребенок живымили мертвым, ни сколько недель или месяцев было детищу недозволенной любви,когда его у нее забрали. Здесь все темно и зыбко, все свидетельствапротиворечат друг другу, ясно лишь, что у Марии Стюарт были достаточно вескиеоснования скрывать даты своего материнства. Ни в одном письме, ни единым словом– уже это подозрительно – не обмолвилась она никому о ребенке Босуэла. Поофициальному сообщению, составленному ее секретарем Нау при ее личном участии,она преждевременно произвела на свет нежизнеспособных близнецов –преждевременно: остается лишь предположить, что в этой преждевременности небыло ничего случайного, недаром она взяла с собой в заточение своего аптекаря.По другой, столь же мало достоверной версии, ребенок – девочка – родиласьживой, была тайно увезена во Францию и там скончалась в женском монастыре, незная о своем королевском происхождении. Но всякие догадки и предположениябессильны в этой недоступной исследованию области, действительные события навеки вечные сокрыты непроницаемой тьмой. Ключ к последней тайне Марии Стюартзаброшен на дно Лохливенского озера.
Уже то обстоятельство, что стражи Марии Стюарт помогли ей скрыть опаснуютайну рождения – или преждевременных родов – незаконного ребенка, доказывает,что они отнюдь не были теми извергами, какими их – черным по черному – рисуетромантическая легенда. Госпожа Лохливена, леди Дуглас, которой лорды доверилинадзор за Марией Стюарт, тридцать лет назад была возлюбленной ее отца; шестерыхдетей родила она Иакову V – старшим был граф Меррей, – прежде чем вышла замужза Дугласа Лохливенского, которому также родила семерых. Женщина, тринадцатьраз познавшая муки деторождения и сама терзавшаяся тем, что первые ее детирождены бастардами, могла больше чем кто-либо понять тревогу Марии Стюарт.Жестокость, в которой ее упрекают, по-видимому, ложь и напраслина; узницу, надодумать, приняли в Лохливене как почетную гостью. В ее распоряжении была целаяанфилада комнат, привезенные из Холируда повар и аптекарь, а также четыре илипять приближенных женщин. Она пользовалась полной свободой в замке и как будтовыезжала даже на охоту. Если смотреть на вещи здраво, без романтическогопристрастия, обращение с ней надо прямо назвать снисходительным. В самом деле –романтика заставляет нас забывать об этом, – женщина, решившаяся выйти замуж заубийцу своего мужа спустя три месяца после убийства, виновата по меньшей мере впреступном легкомыслии, и даже в наши дни суд помиловал бы соучастницу, развелишь приняв во внимание такие смягчающие вину обстоятельства, как временноедушевное расстройство или подчинение чужой воле. Словом, если королеву, своимскандальным поведением нарушившую мир в стране и восстановившую против себя всюЕвропу, на некоторое время принудили уйти на покой, то это было благом нетолько для страны, но и для самой королевы. В эти недели затворничества онанаконец-то получает возможность успокоить взбудораженные, взвинченные нервы,восстановить нарушенное равновесие, укрепить подорванную Босуэлом волю;лохливенское заточение, в сущности, хотя бы на несколько месяцев избавилобезрассудную женщину от самой большой опасности – от снедающей ее тревоги инетерпения.
