Так продолжалось до октября этого года. Кэткарт теперь обязан был проводить много времени в Англии со своей невестой, оставляя Симону Вандераа без присмотра на авеню Клебер. Казалось, он чувствовал себя достаточно безопасно так далеко; единственным препятствием была леди Мэри, не спешившая вверить себя в руки человека, которого в действительности она не любила, и так долго избегающая определения точной даты свадьбы. Денег было меньше, чем обычно на авеню Клебер, а расходы на одежду и дамские шляпки, развлечения и так далее не уменьшались. А между тем мистер Корнелиус ван Хампердинк, американский миллионер, встречался с Симоной в Булонском лесу, на скачках, в опере, в квартире Дэниса Кэткарта.
Но леди Мэри все больше беспокоится о своей помолвке. И в этот критический момент мистер Гойлс вдруг получает перспективную должность, скромную, но позволяющую ему содержать жену. Леди Мэри делает свой выбор. Она соглашается тайно бежать с мистером Гойлсом, и по несчастному стечению обстоятельств выбран день и час — 3 часа утра 14 октября.
Приблизительно 21.30 вечера среды, 13 октября, компания в охотничьем домике в Ридлсдейле только что разделилась, чтобы отправиться спать. Герцог Денверский был в комнате, где хранятся охотничьи ружья, другие мужчины были в бильярдной, дамы уже удалились, когда слуга Флеминг пришел из деревни с вечерней почтой. Герцогу Денверскому он принес письмо с поразительными и неприятными новостями. Дэнису Кэт-карту он принес другое письмо — то, которое мы никогда не увидим, но содержание которого легко предположить.
Вы слышали свидетельские показания мистера Арбатнота, что перед чтением этого письма Кэткарт ушел наверх веселым и оптимистичным, упомянув, что надеется скоро определить дату бракосочетания. Сразу после десяти, когда герцог Денверский поднялся, чтобы поговорить с ним, произошли большие изменения. Прежде чем его светлость смог изложить суть дела, Кэткарт оборвал его грубо и резко, будучи раздраженным, и просил оставить его одного. Нетрудно понять, милорды, учитывая то, что мы слышали сегодня, зная, что мадемуазель Вандераа собиралась пересечь океан и приехать в Нью-Йорк на «Беренгарии» 15 октября, и предположив, какие новости достигли Дэниса Кэткарта в этом интервале, что именно изменило все его виды на будущее.
В этот злополучный момент, когда Кэткарт получил ошеломляющее известие, что любовница оставила его, входит герцог Денверский с ужасным обвинением. Он обвиняет Кэткарта — и это отвратительная правда — в том, что человек, который ест его хлеб и живет в его доме и который собирается жениться на его сестре, ни больше, ни меньше — карточный шулер. И когда Кэткарт отказывается отрицать обвинение — когда он наинаглейшим, как кажется, образом объявляет, что уже не желает жениться на благородной леди, с которой помолвлен, — удивительно ли, что герцог меняет отношение к самозванцу и запрещает ему когда-либо видеться или говорить с леди Мэри Уимзи? Я говорю, милорды, что никакой другой благородный человек не поступил бы иначе. Мой клиент удовлетворяет себя тем, что приказывает Кэткарту покинуть дом на следующий день; и когда Кэткарт выбегает безумно из дома в непогоду, он просит его вернуться и даже позаботился дать указание лакею для удобства Кэткарта оставить дверь в оранжерею открытой. Правда и то, что он назвал Кэткарта грязным негодяем и сказал, что его нужно лишить воинского звания, но это может быть оправданно, так как слова, которые он кричал из окна: «Вернитесь, вы глупец», или даже, согласно одному свидетелю: «Вы дурак», — выражают почти отеческую заботу. (Смех в зале.)
И теперь я обращаю ваше внимание на чрезвычайную слабость дела против моего благородного клиента с точки зрения мотива. Было решено считать, что причина ссоры между ними, не указанная герцогом Денверским в его свидетельских показаниях, была значительно серьезнее, составляя их личные мотивы. Это не было подтверждено никакими свидетельскими показаниями, за исключением такого экстраординарного свидетеля, как мистер Петтигру-Робинсон, который, кажется, выражает недовольство самим знакомством и преподносит пустяковый намек как вопрос значительной важности. Милорды видели поведение этого человека на свидетельском месте, и судите сами, следует ли считать его наблюдения весомыми. В то время как мы с нашей стороны были способны показать, что предполагаемая причина была хорошо обоснована фактами.
Итак, Кэткарт мчится в сад. В шуме дождя он рассеянно расхаживает, представляя свое будущее без любви, богатства и чести.
Тем временем открывается боковая дверь, кто-то, крадучись, спускается по ступенькам. Мы знаем теперь, кто это был — госпожа Петтигру-Робинсон не ошиблась, что она слышала скрип двери. Это — герцог Денверский.
Это так. Но с этого момента мы начинаем спорить с моим хорошо осведомленным другом, выступающим на стороне обвинения. Предполагается, что герцог, все обдумав, решает, что Кэткарт представляет опасность для общества, и лучше, если он будет мертв — или что оскорбление Денверского семейства может быть смыто только кровью. И нас призывают поверить, что герцог осторожно спускается вниз по лестнице в кабинет, достает свой револьвер из ящика стола, тайком бродит в ночных поисках Кэткарта и хладнокровно убивает его.
Милорды, действительно ли необходимо указывать на совершенную нелепость этого предложения? Какая причина могла быть у герцога Денверского для убийства, причем хладнокровного, у человека, чьего единственного слова достаточно, чтобы избавиться от Кэткарта раз и навсегда? Вас склоняли к тому, что ущерб показался гораздо большим герцогу, когда он размышлял о нем, — и достиг гигантских размеров. Исходя из этого предположения, милорды, я могу только сказать, что более неубедительного предлога для определения причины убийства и обвинения неповинного человека еще не было выдумано даже с помощью изобретательности со стороны защиты. Я не буду тратить впустую мое время и спорить об этом. Было также предложено, что у герцога имелась причина опасаться некоторых пагубных действий со стороны Кэткарта. По этому поводу, я думаю, мы уже приняли решение — это предположение, построенное на пустом месте, чтобы соответствовать той череде обстоятельств, которые мой сведущий друг не смог объяснить исходя из известных фактов. Само количество и разнообразие поводов, предложенных стороной обвинения, — доказательство того, что они сознают шаткость своего утверждения. Отчаянно они выдумывают любое объяснение, чтобы приукрасить этот неблагоразумный обвинительный акт.
И здесь я обращаю ваше внимание на самое важное свидетельское показание инспектора Паркера по поводу окна в кабинете. Он сказал вам, что окно было взломано снаружи, щеколду отогнули ножом. Если это был герцог Денверский, который находился в кабинете в 23.30, какая необходимость заставила его открывать окно таким способом? Он был уже внутри дома. К тому же мы обнаружили у Кэткарта в кармане нож и на его лезвии — царапины, которые могли появиться от выдавливания металлической щеколды. И, конечно, становится очевидным, что не герцог, а сам Кэткарт открыл окно при помощи ножа и прокрался, чтобы взять пистолет, не зная, что дверь в оранжерею была оставлена для него открытой.
Но нет необходимости вникать в эти тонкости — мы знаем, что капитан Кэткарт был в кабинете в то время, поскольку видели приобщенный к делу лист промокательной бумаги, который он запачкал, когда писал письмо Симоне Вандераа. Лорд Уимзи рассказал нам, как он сам взял этот листок промокательной бумаги из кабинета через несколько дней после смерти Кэткарта.
