мужу почти перед сном, попрощалась с ними обоими, пожелала ещё раз отлично провести каникулы — и ушла.
Ушла, почти умирая от тоски из-за того, что не еду с ними. И, возможно, теперь больше никогда не поеду.
Прощаясь, на Вадима я почти не смотрела — не хотела видеть на его лице жалость. Я прекрасно понимала, что он не испытывает злорадства, увозя от меня Аришку, жалеет, что мне придётся пробыть в одиночестве целых десять дней — именно на такой срок они улетали в Таиланд. Но мне не хотелось вызывать у Вадима жалость. Хотя это чуть лучше, чем ненависть, но… всё равно больно.
Я вышла из подъезда своего прежнего дома и медленно побрела к автобусной остановке. Отсюда до моего нынешнего места обитания ходил удобный автобус: сорок минут — и я там.
В сумке завибрировал телефон, и я, подумав, что это может быть Вадим или Аришка, быстро достала его и посмотрела на экран. Но писала Юля. Точнее, она прислала несколько фотографий с корпоратива — он как раз был сегодня, но я на него не пошла. Боже упаси! Я ненавидела корпоративы и в «Баухаусе» — мне вечно казалось, что окружающие таращатся на меня как на музейный экспонат, — а в «Интродизайне» никакие праздники мне и подавно не нужны. Тем более что Вадим отдельно предупредил меня: Градов — мужик пьющий и спьяну может быть не слишком адекватным. Я по максимуму избегала двусмысленных ситуаций, поэтому никуда не пошла.
Но фотографии были забавными. У ресторанного стола выстроился весь наш отдел — женщины в платьях, мужчины в костюмах. И у всех на шее висела мишура. Только у Антона — одного из дизайнеров — вместо мишуры была намотана какая-то святящаяся гирлянда. Милый парень, чуть меня помладше, и Юля уверяла, что я ему по-настоящему нравлюсь, — но мне было не до него. Два предложения «выпить кофе после работы» я отклонила, а третьего так и не последовало. И хорошо, не нужен мне никто, в себе бы разобраться…
Вновь зажужжал телефон, но на этот раз писал Вадим — и от волнения я едва не уронила аппарат в сугроб.
«Лида, я не поблагодарил тебя нормально — был в шоке. Я хорошо помню, сколько стоила эта шкатулка на том сайте. И я знаю, сколько ты зарабатываешь у Градова. Да-да, я помню про премию за загородный дом, но всё равно — траты большие. Мне приятно, но всё-таки не стоит больше так тратиться, хорошо?»
Конечно, он не мог меня не отчитать. И ещё пару недель назад, получив подобное сообщение, я бы очень расстроилась, плакала и отчаивалась. Но не теперь.
«Я тоже не поблагодарила тебя нормально, — ответила я, застыв посреди дорожки, усыпанной белым пушистым снегом. — За всё. За то, что ты вытащил меня из настоящей жопы, принял в своём доме, оберегал и защищал, пытался научить чему-то полезному в профессии. За то, что стал Аришке настоящим отцом, — что бы она делала без тебя? За то, что не настроил её против меня, хотя я это, наверное, заслужила. И за то, что сейчас нормально общаешься со мной, будто я не сделала тебе больно. Эта шкатулка — лишь малая часть моего «спасибо», которое я не успела тебе сказать, пока мы были вместе, а теперь уже поздно».
Я отправила это сообщение, Вадим прочитал его — но надпись «печатает…» не появлялась. И пока она не появилась, я написала сама:
«Не нужно, не отвечай! Всё в порядке. Я всё понимаю. Я постараюсь больше не тратить больших денег, обещаю. С наступающим! Береги себя и Аришку».
На этот раз Вадим ответил. Коротко и холодно.
«Обязательно. И тебя с наступающим, Лида».
73
Лида
После отъезда Вадима и Аришки дни стали тянуться как старая жевательная резинка. Я специально набрала себе работы на каникулы, чтобы не столь мучительно страдать и скучать — и только благодаря этому не скатывалась в совершенное уныние, банально было некогда хандрить. И ещё, конечно, помогали сеансы с психологом, хотя за время каникул мы встречались только один раз — всё-таки психологи тоже люди и хотят отдыхать.
На первый сеанс с Натальей Ивановной я шла с настороженностью и опаской, а уж что творилось со мной после него… Удивительно, как один разговор, продолжавшийся около часа, подействовал на мою неустойчивую психику. Я даже думала, что больше никогда в жизни не пойду к Наталье Ивановне — у меня было ощущение, что она своими аккуратными расспросами взяла и расковыряла какую-то рану в моей душе. Рана эта существовала давно, практически с детства, и давно затянулась неудобной корочкой — но психолог сорвала эту корку, и наружу хлынула кровь пополам с гноем.
Меня тогда нереально трясло, причём я даже толком не могла понять почему… Ведь я не узнала о себе ничего нового! Просто я давно не думала об этом. Особенно — в связке с Вадимом…
Когда Наталья Ивановна на первом сеансе спросила меня, с какой проблемой я к ней пришла, я замешкалась — не знала, как выразить то, что чувствую. Как объяснить, что я, кажется, — одна сплошная проблема? Что я взяла и разрушила свою устоявшуюся жизнь, причём ради ничего? Предала своих близких, унизила человека, который сделал для меня больше родной матери. По сути, я до основания уничтожила дом, в котором жила, — осталось одно пепелище. И как на нём жить, на пепелище-то этом?..
— Я хочу разобраться в себе, — наконец выдавила я, прерывисто вздохнув. — Я очень плохо поступила с мужем и дочерью. И не знаю, что с этим делать, как дальше жить…
После я рассказывала обо всём, что случилось. Рассказывала с огромным трудом, через силу — действительно как нарыв вскрывала. И боялась смотреть на Наталью Ивановну — невзирая на её милый вид: седеющая старушка в очках, — мне казалось, что, как только я поймаю её взгляд за стёклами очков, сразу пойму, насколько она меня осуждает. Вот и смотрела куда угодно, только не на саму женщину.
Но Наталья Ивановна не стала концентрироваться на недавних событиях, а начала задавать вопросы о моём детстве — в какой семье я выросла, какие у нас были отношения, кто меня воспитывал. Говорить об этом было едва ли приятнее, чем о моём предательстве, и я постаралась отвечать кратко, но Наталья Ивановна стала задавать наводящие вопросы. А потом и вовсе спросила, как я думаю,
