господ Юсуповых. Нет ли где чего подозрительного...
— Я помню, о чём просил. Разузнал?
— Обижаете, ваше сиятельство! Кабы не разузнал — разве ж я посмел бы беспокоить?.. В общем, если говорить коротко, то вышли мои люди на один заводик в Чёрном городе. На вид — ничего особенного. На отшибе, где при батюшке моём, царство ему небесное, ещё деревня была и козы паслись. Заводик не самый плохонький, прямо скажем — видали мы и хуже. Но и не сказать, чтобы хороший. Если есть в нём чего справного, так это забор. До того высок да крепок, что хоть ты за ним от супостата обороняйся. Мои люди, чтобы поглядеть, как оно там, только что не наизнанку вывернулись. А поглядели — в недоумение пришли. Для чего такая секретность? На вид — ничего особенного. Завод как завод. Трубы редко да жиденько, но дымят. Зато после уж мои людишки, как разобрались — креститься начали. Видите ли, какая штука... — Федот выдержал многозначительную паузу. — Рабочих на том заводе — нету. Ни одного.
— То есть? — нахмурился я. — Завод работает, трубы дымят — а рабочих нет?
— Истинно так, — кивнул Федот. — Я сам поначалу не поверил. Трое суток, мои говорят, в засаде просидели — богом клянутся, что на проходной никого не было. Да и сама-то проходная, — это уж после они рассмотрели, — название одно. Крыша покосилась, турникет насквозь проржавел, на честном слове держится. Мне как доложили, так я самолично в эту тьмутаракань поехал, убедиться.
— И как? Убедился?
Федот кивнул:
— Всё так и есть, ваше сиятельство. Ни души там нету. Мёртвый завод, как есть мёртвый! А дым из труб идёт. Вернувшись, я уж, натурально, все свои связи поднял. Разузнать пытался, что за дела такие. Потратиться пришлось, конечно. Народец у нас — сами знаете, какой. Не подмажешь — не поедешь... — Он вздохнул и многозначительно посмотрел на меня.
— По вторникам не подаю, — отрезал я. — И что показала проверка?
Федот развёл руками:
— Согласно документам, последнего рабочего уволили почти двадцать лет назад. Хозяин продал завод какому-то купчишке — вроде, под склад. Тот уступил ещё кому-то, этот переуступил; аренда, субаренда — в общем, сам чёрт ногу сломит, моего умишка не хватило, чтобы концы отыскать. Это уж кто-то помозговитее меня копать должен. А я всё, что сумел сделать — найти того рабочего, которого последним увольняли, да расспросить, как было дело. Слава тебе, Господи, не помер он ещё. Да как обычно такие дела делаются, говорит. Слух прошёл, что завод закрывается. Цеха работали, но с каждым днём всё тише. Рабочих вызывали партиями, выдавали в конторе расчёт — да ступай на все четыре стороны. Сам он, дескать, так долго продержался, потому как всю жизнь на том заводе проработал, сызмальства. И какому-то учёному господину рассказывал, как там чего устроено. Откуда вода идёт, электричество подают, обогрев зимой — такое всякое. Господин, дескать, кивали и всё в тетрадочку записывали. А после дали мужику гривенник на водку и велели больше не приходить, а об расспросах — помалкивать. Вот и вся история.
— Не вся, — сказал я.
Федот вскинул на меня изумленные глаза.
— Ваше сиятельство! Христом-богом клянусь, ничего не утаиваю!
— Не утаиваешь. Просто не договариваешь, для усиления эффекта. Продолжай, не тяни.
Федот восхищенно покрутил головой.
— Ишь вы какие, ваше сиятельство! Ничего-то от вас не скроешь... Не всё сказал, верно. Но только обязан прежде вас предупредить: если до сих пор информация была — мною самолично проверенная, то дальше будут слухи да сплетни.
— Слухи, так слухи, — кивнул я. — Ну?
Федот приблизился ко мне. Он и до сих пор говорил негромко, а теперь вовсе зашептал:
— А слухи, ваше сиятельство, такие. Пропадает, мол, народец вблизи того завода.
— Что значит — пропадает? — удивился я.
Федот развел руками:
— Ну, вот так. В самом что ни на есть прямом смысле. С деревень окрестных. С бараков рабочих — тех, что на окраине. И вроде, опять же, на первый взгляд — ничего такого необыкновенного в этом нет. Уйдёт кто в лес по грибы, да не вернётся — бывает же? Заблудился, выйти не сумел. Может, кабан запорол, волки сожрали. Или в озеро купаться полез, да утоп, всяко бывает. Али, к примеру, муж с женой разругаются по пьяному делу. Али взрослый сын с папашей. Пойдёт сгоряча куда глаза глядят — и только его и видели. Обычно-то оно — как? Проспится, да назад. К родному, так сказать, очагу. Или, скажем, если там дела любовные замешаны, то у молодки какой осядет. А тут — навовсе пропадают люди! Ни слуху, ни духу. Как ушёл, так и не видал никто больше.
— И сколько таких случаев было?
— Так и знал, что спросите, — важно кивнул Федот. — Из тех, об которых мне рассказали — три. Да только мыслю я, что было их гораздо больше. Это ведь только о таких случаях известно, когда родня имеется. Беспокоиться есть кому. А бродяг, к примеру, всяких? Погорельцев? Крестьян, что в город податься решили — кто их считал?
Логично. Никто.
— В полиции узнавал? — хмурясь, спросил я. — Есть у них что-то по этим пропажам?
Федот усмехнулся:
— Шутите изволите, ваше сиятельство? Можно подумать, у полиции других делов нету — только простых людишек разыскивать. Ждут, сколько положено, а потом бумагу выдают — пропал, мол, без вести. По той бумаге пенсию можно справить, ежели ты заводской рабочий. Может деревенская община семейству деньжонок подкинуть. Можно даже в церкви отпеть, ежели родня пожелает.
— Ясно, — кивнул я. Хотя на самом деле ясности пока не было ни малейшей. — А что производил завод до того, как закрылся?
— Да ничего он такого не производил. Жестянки для консервов.
Нда. В очередной раз — «ничего такого»...
— Ладно, — решил я. — За информацию — спасибо. Пока ничего не предпринимай. Собирай сведения дальше. Если узнаешь что-то ещё — сообщай немедленно. Ну и я тоже... свяжусь кое с кем. — Я вспомнил нашего семейного юриста. Если он сумел раскопать историю с патентом, то уж в хитросплетениях продаж, уступок и переуступок странного завода точно разберется. Выведет меня на хозяина, а дальше будем действовать по обстоятельствам. — Всё у тебя?
— Теперь — уж точно
