на границе нашего и потустороннего мира, на людей не нападает, хотя это и странно.
— Почему?
— Учитывая твою особенность застывать столбом, не воспользоваться и не куснуть пару раз — просто глупо.
— Хм… — Денис огляделся, но никто не спешил подкрадываться к ним сзади. Только чупакабра продолжала сидеть напротив и таращиться, словно раздумывая над чем-то. — Может, это существо — гурман? Я вот читал, что и человеческая кровь, и мясо — та еще гадость. Хищники если и жрут, то лишь с голодухи. Потому, например, покусанные акулами выживают: спутала с каким-нибудь тюленем или черепахой, напала, отгрызла руку или ногу, выругалась на своем акульем языке и уплыла подальше.
— Блажен, кто верует, — усмехнулся Злат, широко улыбнувшись.
— Можно подумать, ты пробовал человечину.
— Без комментариев. Грифоны, вообще-то хищники, если ты еще не понял.
— Да иди ты! Вылитый же веган.
Ночной зоопарк, лишенный галдящей ребятни, суетливых взрослых, каждый миг выбирающих, куда пойти и как-бы ввинтиться в толпу у очередной клетки, чтобы оказаться в первых рядах, продажников всего и вся от еды до фотографий, выглядел странновато-величественным. Люди ушли, умолкли голоса, шум шагов, музыка; пространством завладели совершенно иные звуки: порыкивания больших хищников, вскрики потревоженных соседями птиц и обезьян, шуршания сухих листьев под лапами, стук копыт, ворчание, вздохи и стоны. Откуда-то издали донесся волчий вой, от которого Денис вздрогнул и поежился, хохот гиены и тявканье шакала.
— Разве в московском зоопарке есть гиены?
— Забавно, что это интересует тебя именно сейчас, — с усмешкой заметил Злат. — Перед тобой, на секундочку, потустороннее существо, а рядом — целый грифон. Ты же размышляешь о каких-то гиенах…
Денис пожал плечами и с наслаждением вытянул ноги, натруженные долгой ходьбой в новых ботинках. Городских метаморфов всегда тянуло на природу, благо парков в черте города насчитывалось немало. Зоопарк же считался в их среде едва ли не храмом. Сюда любили приходить подышать воздухом, подумать о чем-то важном, привести в порядок мысли, повидать сакральных родичей — животных, которыми предпочитали оборачиваться. У Злата таких не имелось, но и его зоопарк манил, особенно в вечерние часы.
— А хорошо здесь. Спокойно, — сказал Денис, покосился на чупакабру и добавил: — Несмотря на вот это стремное кровососущее.
Поднявшийся ветер принес с запахом навоза и стружки мятую бумажную обертку и покатил по асфальту. Пришлось подниматься и ловить, относить к урне и выкидывать. В обычной, дневной, жизни Денис, наверное, поленился бы, но сейчас оставить мусор валяться казалось чуть ли не кощунством. Злат, внимательно проследив за его действиями, ничего не сказал и даже не стал хмыкать. Вместо этого он вольготнее развалился на лавочке и, запрокинув голову, принялся изучать темно-фиолетовое небо, затянутое серыми клубами низко нависающих туч. Многочисленные фонари, подсвечивая их снизу оранжевым и белым, превращали ночь в фантасмагорию, почему-то кажущуюся Денису зловещей.
— Странно, что она здесь прижилась.
— Здесь — козлы, — заметил Злат. — К тому же мы, хоть и являемся полной противоположностью некромантов, не испытываем ненависти к подобным граничным существам.
— А к некромантам, значит, да? — поинтересовался Денис и снова уселся на лавочку.
Злат пожал плечами.
— Они настолько чужды нам, что вряд ли можно утверждать наверняка. Кто-то, наоборот, испытывает влечение. Иногда оно бывает взаимным. Сложно представить более живое существо, чем метаморф, и более мертвое, чем некромант.
— Не знаю, — ответил Денис и пожал плечами. — Но жутью от них веет — факт.
— Противопоставление жизни и смерти, как и черного с белым или, скажем, света и тьмы свойственно глупым и недальновидным людям и некоторым идиотам-сверхам. Как подсказывает лично мой опыт и некоторые знания истории, зло творят именно те, кто преследует цель сделать мир лучше. Примеров тому миллионы, достаточно хотя бы крестоносцев с инквизицией помянуть.
— А Орден разве не то самое? — не остался в долгу Денис, которого уничижительное упоминание людей немало раздражало.
— Орден подчиняется своему кодексу, не замечен в борьбе за власть и не вмешивается в людские дела.
— С чего такая уверенность?
— Они существуют, пока защищают людей — в смысле вообще человечество, без разделения на расы, пол, возраст и вероисповедание. Им достаточно усомниться или разочароваться в людях — и все, здравствуй загробный мир. А вот человеческая природа, извини, но скотская. Хотя поначалу инквизиторы хватали и мучили не просто так, и фанатиками являлись далеко не каждый второй из них. Многие искренне полагали, будто действуют на благо. К тому же они воочию видели злобных ведьм и колдунов, обезвреженных Орденом. Рыцари ведь поначалу не видели необходимости скрываться: и свои способности демонстрировали, и колдунье выводили на чистую воду. Люди же копируют поведение тех, кого считают героями. Правда, очень редко это оборачивается чем-то путным.
Чупакабра упрыгала в противоположный конец отведенного для козлов вольера. Было довольно темно, чтобы рассмотреть, но недовольное сопение животного и причмокивание потусторонней твари услышать удалось с легкостью.
— Почему ее вызвали сюда? — Денис поморщился и придвинулся поближе к Злату. Рядом с грифоном было спокойнее.
— Из академического интереса, — сказал Злат, пожав плечами. — С некромантами случается и не такое. Недаром между Орденом и Гильдией с начала времен ведется скрытое противостояние. Одни подняли на флаг заботу о человечестве в целом, нисколько не тревожась о судьбах отдельных индивидуумов. Другие ненавидят людей в основной массе, но всегда приходят на помощь одиночкам, если полагают их достойными этой помощи. Первые применяют способности лишь во время боя. Вторые постоянно практикуются в магическом искусстве. В общем, бессмертные неплохо дополняют друг друга, временами объединяясь против какой-нибудь серьезной напасти.
— А вы?
— Мы… — поправил Злат, — живые. А потому смысл нашего существования, если и имеется, то сильно размыт.
— Василиса говорит, метаморфы такие же стражи, как и бессмертные.
— Сказочница она, — усмехнулся Злат. — Я, правда, тоже слышал, будто у метаморфов есть своя граница, но не помню ни одного рассказа о том, как кто-то из нас ее защищал от какой-нибудь жуткой твари. Скорее всего, это такой поэтичный образ. Мистер Джекил и доктор Хайд, наглядно воплощенные в нас. А еще замечено, что чем больше в городах метаморфов, тем меньше преступлений и насилия совершают люди. Мы — этакий успокоитель для народных масс, сдерживающий механизм. В революцию, рассказывают, десятками с ума сходили.
— Фагоциты, — припомнил Денис название.
— Кто?
— Клетки иммунной системы, защищающие организм
