Другой вопрос — это ли ваша настоящая сущность? И бываем ли мы вообще настоящими в этой жизни? Во всяком случае, мне не совсем ясно, может ли мы быть настоящими в присутствии хотя бы одного живого существа? Лично мне кажется, что я постоянно вынуждена разыгрывать роли ,отражая ожидания окружающих. Психологи говорят, что это нормально, что это называется «принять общечеловеческие правила общения». Но я не хочу такой нормальности. Я хочу найти такое место, такого человека, с которым я могу быть самой собой, позволить всем ролям отлипнуть от меня. А вы? Вы к этому не стремитесь?
Хотя, трудно сказать, что останется от нас, когда все роли отпадут, раздев нас до гола, обнажив саму искренность. Позволю себе надеяться, что то, что останется, будет представлять интерес хотя бы для того человека, который позволил снять маски.»
Артем перечитал письмо несколько раз. Нет, на сумасшедшую похоже не было. Но и на обычного пациента тоже. Этот человек пытался вытянуть его на ответ, на какие-то действия, и в то же время, она задавала вопросы, поднимая смутные переживания, о которых он не любил задумываться, списывая их на сентиментальность и слабость. Совершал ли он что-либо, не дающее ему покоя по ночам? Она пишет так, словно знает точно — есть червь, гложущий его сомнениями. Есть тайна, тщательно оберегаемая от чужих глаз. Даже себе тяжело признаться в своих подозрениях. Она права, мы редко бываем честны даже перед самими собою, не говоря уж о других. Впрочем, есть шутка, что единственным местом, где можно ни во что не играть, есть и остается гроб. Тогда к чему искать ее — искренность? Только для того, чтобы разворошить старые раны?
Письмо странным образом задело его. И хотя было ясно, что это не обычная консультация, ему непременно захотелось ответить ей.
«Да, вы правы, и в моей жизни есть вопросы, на которые у меня нет однозначного ответа. Но они не приносят мне такой боли, о которой написали вы. Они лишь требуют дополнительного анализа, но не съедают меня изнутри. Я не страдаю самоедством, чему, в общем-то, рад. Я не знаю, о какой поддержке говорите вы, но я всегда рад оказать помощь, если это в моих силах.
А.Д. Симонов »
Вот так вот — достаточно сухо, чтобы соблюсти дистанцию, но и достаточно откровенно, чтобы не показаться сухарем. Хотя, почему его должно волновать, что о нем подумает эта женщина? Ответ пришел не сразу, через несколько дней, и буквально сбил его с ног своим напором и попаданием в цель.
« Ах, уважаемый А.Д. Симонов! Зачем же вы лукавите, и, прежде всего, перед самим собой? Знаете, почему ваши вопросы не приносят вам боли? Потому что вы не хотите взглянуть в их корень, в первопричину. Вы так же не хотите взглянуть в последствия вашего равнодушия. Вы утверждаете, что готовы протянуть руку помощи всякому? Но что вы можете дать? Горсть монет, таблетку от боли, надрез на коже? А что еще? Что есть у вас такого, что вы могли бы предложить для спасения того, кто погибает по неизвестной вам причине? Да, вы не страдаете самоедством, только вот радоваться тут нечему. Червю самоедства нужна пища, материал, а вы все свое живое тщательно прячете не только от окружающих, но и от самого себя. Я понимаю, что вы покупаете себе этим самым спокойную жизнь, без взлетов, но и без падений, но жизнь ли это? »
Артем ощутил себя так, словно его ударили чуть ниже грудины, в солнечное сплетение — так, что перехватило дыхание. Эти слова вызвали в нем бурю эмоций, захотелось расписать ей, в чем она не права, опровергнуть каждое слово, но он остановил себя. Зачем? Кто она такая, чтобы он выложил всего себя перед ней? Но совсем не ответить он тоже не мог. К тому же, в глубине души он понимал, что доля истины в этих обвинениях есть.
«Я не понимаю, в чем вы меня обвиняете. Что вы знаете обо мне, чтобы делать такие заявления? Вы знаете кого-то, кого я обидел? Или вы знаете кого-нибудь, кому я отказал в помощи? Так скажите об этом прямо.
Как помочь вам, я просто не знаю, так как не знаю, что с вами происходит и так как я хирург, а не психотерапевт.»
Ну вот, опять намекнул ей, что лучше ей обратиться к психотерапевту. На самом деле ей лучше даже к психиатру, но вдруг обидится еще…
«Ах, как забавно! Хирург! А при чем тут ваша специальность? Я говорю о вас, как о человеке, как о мужчине, как о друге, в конце концов. Вы не знаете, что со мной происходит? Все очень просто — разногласия. Внутренние разногласия. Если вы скажете, что вам это незнакомо, я, простите, не поверю. Но я, в отличие от вас, признаю свою проблему. И пытаюсь бороться с ней с открытым забралом. А вы? Что делаете вы? Вы делаете вид, что у вас этих проблем нет. И еще — вы делаете вид, что проблемы других вас не касаются. Я могу рассказать о вас многое. Ведь вы не женаты, не так ли? И у вас даже нет никого, в ком бы вы растворялись, не задумываясь ни о чем. И знаете, почему? Потому что любой человек — это сложное сплетение проблем, черных и белых сторон, проблесков счастья и бездны несчастья. И как только вы сталкиваетесь с чем-то, что непонятно для вас, что недостаточно освещено и требует дополнительных усилий от вас — вы тут же ретируетесь, удаляетесь, оберегая себя не только от проблем этого человека, но и от копания в самом себе. Потому что погружение в другого всегда сопровождается раздеванием собственной души.»
Он не стал отвечать на это письмо сразу. Ему пришлось задумать над её словами, прежде чем сформулировать, что он думает по этому поводу. Она была права и не права. Да, он не привык копаться в личных проблемах людей, ему хватало человеческой боли на работе. Врачей учат испытывать эмпатию к больному — не симпатию, не антипатию, а именно эмпатию. Когда перед лицом пациента ты сочувствуешь его боли и проблемам, но, едва выйдя из палаты, забываешь об этом. Если бы не эта тактика, врачи бы сошли с ума от переживаний за каждого. Артем постепенно переносил этот навык и на остальных. В личных отношениях он старался избегать острых углов. Но ведь не от того, что был таким черствым и закрытым, а потому, что не считал себя вправе лезть человеку в душу. Он не любил вторжения на свою территорию, и считал, что и другим его вторжение не нужно.
А сейчас…Какой шанс может быть у отношений, начало которых построено на лжи, обмане, сложностях и непонимании друг друга? Как он мог даже думать о попытках распутать узел, где не видно ни начала, ни конца? Да, он хотел этих отношений, да, они мучили его своей непонятностью и незаконченностью. Он постоянно думал об этом, терзался своим непониманием, но разве мог он что-либо изменить? Не он запутал этот клубок, как он может его распутать? Впрочем, это не имело никакого отношения к тому, о чем писала незнакомка. Или..?
* * *
Альбине пришлось еще раз съездить на квартиру Кати, вызвать квартиросъемщицу и сдала ей ключи. Все, с этим закончили. Жизнь вновь становилась легкой и решаемой, как простая задачка. Машина, деньги, связи. Альбина усмехнулась, когда подумала об этом. Выглядит, как много, а весит мало. Да, это дает некоторую свободу в действиях, не более. Смешно, что она так переживала о возможной потере всех этих восстанавливаемых благ! Теперь надо было подумать о том, куда вложить деньги и чем заняться.
