в квартиру без проблем, а вот выйти после убийства уже не смог так просто, ковырялся в замке и, только чуть погнув его детали, сумел отпереть дверь. И, в-третьих, на кухне обнаружились два бокала с остатками алкоголя и пустая бутылка из-под дорогого шампанского. Вряд ли хозяйка чокалась шампанским с вломившимся грабителем…
Еще меньше следователям импонировала версия о сексуальном мотиве убийства; хоть потерпевшая и была холеной, хорошо одевавшейся дамой, но смущал ее возраст. И к тому же следов сексуального насилия при исследовании трупа не нашли.
Поэтому мотивы убийства следователи стали искать в других направлениях. Выяснилось, что дама уже давно судилась из-за квартиры с неким отставным генералом, перспективы у ответчика были неважные. Очередное судебное заседание по гражданскому делу было назначено… аккурат на первое апреля — то есть истица очень своевременно скончалась за несколько дней до решающего суда. Так что генерал уже мог считать себя хозяином шикарной жилплощади с видом на Казанский собор.
Оперативники вцепились в генерала и отработали его по полной программе, но тот оказался «чище снега альпийских вершин». Пришлось вернуться к версии о разбойном нападении с целью завладения какой-то ценностью.
Племянница покойной, осмотрев вместе со следователем квартиру, наконец определила, что отсутствуют два канделябра эпохи Александра II. Правда, неизвестно было, пропали они в результате разбойного нападения, или, может быть, были проданы владелицей, или, наконец, отданы на реставрацию… Но в любом случае приходилось считаться с этой пропажей. Удивляло только то, что преступник или преступники не тронули прочие ценности, стоимости немалой, на которые давно уже облизывались не только питерские, но и московские коллекционеры. Вывод напрашивался только один: если канделябры унесли грабители, значит, это было целенаправленное исполнение заказа. Именно на эти канделябры.
Но для того, чтобы объявить розыск предмета антиквариата, нужно было подробное описание этого предмета, а еще лучше — изображение его или аналогичной вещи. И следователь стал скрупулезно изучать архив потерпевшей — вдруг найдется какое-то изображение пропавших канделябров. Часами он разбирал рисунки художницы и любительские снимки, которых за долгую жизнь хозяйки накопилось немало. И нашел: была фотография, запечатлевшая художницу дома, возле потрясающе красивого камина, а на заднем плане отчетливо был виден попавший в кадр канделябр.
Фотографию, а вернее этот самый задний план, увеличили, размножили и стали искать: а вдруг эта вещь всплывет где-то на антикварном рынке? Прошло немало времени, пока в поле зрения следствия не попал известный питерский торговец антиквариатом, но с московскими корнями, держатель салона в центре города. Похоже было, что через его руки прошел какой-то канделябр, как раз вскоре после убийства художницы. Но, как ни обкладывали его оперативники, хозяин салона стоял насмерть: единственная информация, которую от него удалось получить, заключалась в том, что канделябр был и очень быстро «ушел» в Москву, он даже лично его туда отвез, а в столице следы произведения искусства потерялись. Во всяком случае, сказал он оперативникам, даже если вы и узнаете, где шандалы, вы их никогда оттуда не получите, и стал намекать на Кремль, Белый дом и даже на руководство РАО ЕЭС.
Дело об убийстве, сопряженном с разбойным нападением, было приостановлено, но операм оно покоя не давало.
Прошел год. И вот накануне следующего Дня театра они привели в прокуратуру гражданина средних лет, со следами интеллекта на траченном жизнью лице. Гражданин одет был в рубище, носил толстовскую бороду, источал омерзительный запах и поведал, что некогда был известным художником, но не выдержал конкурентной борьбы и ушел из мира чистогана в бомжацкие подвалы. Покойной даме был в свое время представлен — все-таки одной музе служили.
Гражданин охотно пошел на контакт со следователем и дал себя допросить. В ходе многочасового разговора он, постоянно отвлекаясь на проблемы современных живописных школ и свободно оперируя именами Коро, Тулуз-Лотрека и Пюви де Шаванна, упомянул про другую даму, одного возраста с потерпевшей, можно сказать — ее однокашницу. Похоже было, что в молодости дамы влюблялись в одних и тех же молодых людей, и художница была удачливее своей соперницы, потому что соперница до преклонных лет не могла успокоиться и плевалась ядом при упоминании фамилии потерпевшей. Была между ними еще какая-то история с профессиональным уклоном: не то потерпевшая присвоила творения соперницы, не то перехватила у той выгодный заказ из крупного театра…
Потом в устах свидетеля прозвучало слово «шандалы». Были какие-то антикварные подсвечники, которые потерпевшая никак не хотела продавать, а желающие ими завладеть не хотели успокаиваться. Больше всех, кстати, хотела заполучить эти шандалы мадам Алексеева — та самая соперница. Но чем дело кончилось, гражданин говорить упорно не хотел и замыкался.
Каким-то шестым чувством ощутив, что этот новоявленный схимник — не просто свидетель по делу, следователь отказался отпускать его. Я согласилась с задержанием гражданина, и он поехал в камеру, не слишком о том переживая. В конце концов, сказал он на прощание, там тепло, сухо и кормежка регулярная. Оперативники сдали его в изолятор временного содержания и отправились устанавливать все про мадам Алексееву.
Выяснилось, что Алексеева действительно была знакома с потерпевшей с юности; кто кого обидел, история теперь уже умалчивает, но то, что между ними существовала ненависть, достойная Монтекки и Капулетти, подтверждали абсолютно все.
Алексеева была не столь хороша собой, как ее соперница, не столь богата и не столь удачлива, ей приходилось крутиться в антикварном бизнесе, и там ее характеризовали как матерую акулу, не обремененную даже мало-мальскими принципами. Товар свой она собирала в самых маргинальных местах, не брезгуя клиентами ломбардов и помощью персонажей «со дна». Накануне Дня театра она подобрала в каком-то притоне нашего свидетеля, притащила его к себе домой, обогрела и накормила. (В изложении дальнейших событий они, правда, разошлись: мадам ссылалась на то, что искала прислугу «за все», этакого дворника Герасима, без претензий, который спал бы на коврике у двери и исполнял ее задания за тарелку каши. А вот месье искренне полагал, что вызвал у дамы светлое чувство, и даже намекал на некие неплатонические отношения…)
В принципе расклад нам был уже более-менее ясен. Заказчицей преступления, скорее всего, выступала Алексеева. Пользуясь знанием привычек художницы, она как-то внедрила к ней опустившегося художника, тот убил старушку и упер канделябры. Через два дня нахождения в изоляторе художник запросился к следователю и стал рассказывать, не умолкая.
Действительно, через каких-то своих дальних знакомых Алексеева вывела на художницу своего подельника, причесав его и приодев и представив его посланцем из провинции с какой-то посылочкой. Художница впустила мужчину в назначенное время, тот пришел с
