— Есть большая разница — смеяться над кем-то или вместе с кем-то. — прерывает ее Бьянка: — Вспомни, если он начинает говорить серьезно, все вокруг замолкают. И я только сейчас поняла, что мне все это напоминает. Как они выстраиваются вокруг него. Как ловят каждое его слово. Как движется эта мечница справа от него, готовая отразить любую атаку. Это не шоу. Это даже не желание создать свой гарем. Это — желание захватить мир. Настолько, насколько дотянется.
— Что? Ну… ты это хватила, подруга. У тебя голова не болит? Он же — обычный парень! Нет, я бы тоже была не прочь захватить мир, кто же этого не хочет, но…
— У тебя такой возможности нет. А у него она есть. Прямо сейчас мы видели будущего владыку мира. — говорит Бьянка и облизывает пересохшие губы: — А песня? Песня! Ты узнала мелодию?
— А… когда они во время голосования запели? И эта, гимнастка еще на сцену выскочила? Хорошая песня… и ритм запоминающийся… татата-та-та-та…
— Was wollen wir trinken sieben Tage lang? Was wollen wir trinken? So ein Durst… — пропела Бьянка.
— Да! Именно так! А это… на каком языке?
— Это — немецкий. И в тексте говорится о том, что… ах, да — что все они делают вместе и никто не остается один. А единство — это страшно. Простенькая песня объединяет людей — всех. Не только участников шоу, но всех! Ты видела, как подпевали операторы, монтажеры, менеджер, даже уборщица! Именно так и создаются империи, дорогая, империя — это прежде всего идея! Единство… вот как тебе объяснить. Знаешь, откуда произошел термин «фашизм»? Фашио — это связка прутьев, которую несли преторианские стражи. Фашио — это значит все вместе! Связанные одной целью и одной цепью! С одним лидером! Посмотри на них! Да они когда пели — у них слезы в глазах стояли! Он им скажет завтра — доставайте оружие, наведем справедливость на земле Ямато и они встанут как один! Вот что означает единство! Он — монстр, который управляет людьми, манипулирует ими как куклами, ведет за собой, как Гамельнский Крысолов, играя на флейте сладкие песни! Он — чудовище, у которого нет чувств, но потрясающее чутье и ум! Он — чертов гений, злой гений, ужасающий гений. — Бьянка переводит дух. Айви смотрит на нее, открыв рот.
— И, кстати, эта песенка… она, по-моему, как раз гимн люфтваффе. — кивает своим мыслям Бьянка: — Он же видел, что я пришла на шоу, он специально устроил все это, ткнуть меня носом в мою же беспомощность, доминировать надо мной, унижать меня… вот ведь скотина!
— Мы… мы можем в полицию обратиться… — говорит Айви: — не расстраивайся ты так…
— Полиция ничего с ним не сделает. Ты же его видела — он выйдет из участка через час и то только потому, что заболтается с начальником о его семье и детях и о том, как было бы здорово почаще встречаться! Ты не видишь того, чего вижу я, Айви… его не остановить.
— Но… что тогда нам делать?! Ты же тут такую картину нарисовала! Что он — просто чудовище какое-то! Криминальный гений, опасный безумец, не гнушающийся ничем, невероятно умный психопат!
— Ты забыла еще одно описание… этого человека… — мурлычет Бьянка, перебирая пальцами по своей сумочке: — My Puddin’…
— Твой пуддинг? О! — рот и глаза у Айви округляются.
— My Puddin’ — кивает Бьянка: — только он может быть… таким безжалостным и таким гениальным! А как он меня унизил перед всеми… у меня аж мурашки по коже.
— Это когда? — хмурится Айви: — Нормально же разговаривал…
— Эх, Рыжик, Рыжик… — улыбается Бьянка: — внимательней быть надо. Помнишь… он сказал что может познакомить меня со своим папой, который мой преданный поклонник?
— Ну… да. Это было очень мило…
— Ни черта ты не понимаешь… — Бьянка не стала объяснять, что этой простой фразой ее Puddin’ просто вытер ей пол, сказав одновременно и «стара ты для меня и непривлекательна» и «может мой папа на тебя позарится»… а так как его отец женат, то одновременно он ее еще и шлюхой назвал! Бьянка крепче сжала свои бедра, чувствуя, как по телу распространяется сладкая истома. Он обращался с ней как с грязью. Он едва ли не плюнул ей в лицо!
— Мак! Включи кондиционер! Тут душно! — говорит она, чувствуя, как ее щеки начинают пылать. Боже, говорит она сама себе, потерпи немного, дай до дома доехать… в ее голове мелькает картина, как она стоит на коленях перед ним, голая, связанная, беспомощная, а он продолжает унижать своими меткими фразами, бросая их ей прямо в лицо при всех… Боже, как хорошо…
— Тебе плохо? — склоняется над ней Айви: — Дышишь тяжело и покраснела вся… Мак! Скажи водителю, что в больницу сворачиваем!
— Не надо в больницу… — стискивает зубы Бьянка: — Мне бы полежать сейчас…
Глава 29
POV Сора-тян, девушка с мечом
Она сидела на кухне одна. Наверное, сейчас и было время для того, чтобы закурить. Этот вонючий табак, который каждый раз набивает в трубку ее дед. Или хотя бы забрать вейп у Дездемоны. Сесть за столом и выпить чего-нибудь крепче фруктового йогурта. Но это недостойно мечницы и воина… пусть даже она и сомневается в том, насколько она — мечник и воин. Всю свою жизнь она знала, что правильно, а что — нет. Она знала свой путь и была уверена, что пройдет по нему с поднятой головой. До самого конца. Но сейчас… сейчас она не знала, что делать. То есть… она знала, что делать — слушаться Кенту и тогда все будет хорошо. Но ведь это не путь мечницы — просто слушаться… или нет? Может быть Кента — сегун, а она — один из его самураев? Тогда все просто. Задача самурая проста — умереть во славу своего сюзерена, и самый тяжелый выбор, который когда-либо делает самурай — этот тот выбор, когда он перестает быть ронином и становится самураем. Ведь чем отличается ронин от самурая? И тот и другой носят на боку меч и тот и другой умеют сражаться и тот и другой готовы поставить свою жизнь на кон… вот только у ронина нет ничего за пределами его жизни, а самурай живет во имя высшей цели. Какой? Какая такая цель может быть у самурая? Благополучие его сюзерена? Но ведь сейчас не средневековье и она не самурай и Кента не сегун. Он просто школьник, такой же как и она, только у нее — домашнее обучение и постоянная работа в додзе. У нее — своя жизнь, ей еще предстоит стать достойной наследницей и возглавить школу кен-дзюцу, ответвление стиля Катори Синто рю, та самая ветвь, где учат работать с двумя мечами одновременно, где не пренебрегают рукопашным боем и принимают все самое лучшее и проверенное из других стилей — пусть даже некоторые традиционные школы и называют это ересью. Ей еще предстоит вывести школу на национальный уровень, чтобы черно-белый камон семьи снова гордо развевался над многими филиалами и отделениями в других городах. Она должна стоять в ряду достойных семей, и седой Император будет вручать ей орден за вклад в развитие традиционного искусства владения мечом, а ее дед и отец — стоять в первых рядах и улыбаться ей. И наконец — признать, что женщина может возглавить школу, что их древний род не зачах оттого, что в семье родилась девочка, а не мальчик. Не наследник. Всю свою жизнь она пыталась доказать, что она не хуже, чем все эти мальчишки. Всю свою жизнь она жила по самым строгим стандартам, которые выставила себе сама — для того, чтобы доказать, чтобы ее наконец признали. Чтобы во взгляде ее деда появилась хоть толика того одобрения, с которым он обычно смотрит на Тангуро-сенпая во время исполнения им формальных упражнений.
