Утром я устраиваюсь на высохшей коряге недалеко от воды, вынимаю из рюкзака коробку и открываю ее. В ней, как и ожидалось, взрывчатка и короткая схема-инструкция, написанная черной чернильной ручкой на плотной бумаге цвета кофе с молоком. Устройство простое, с ним бы даже ребенок разобрался, – защитный переключатель, дисплей отсчета времени и кнопка запуска. После того как я ее нажму, у меня будет три минуты. Я не могу точно оценить мощность, но по размеру прикидываю, что она вряд ли большая, максимум способна убить одного-двух человек или разрушить несложную конструкцию. Последний вариант мне кажется более интересным. Конечно, подложить коробку под одно из сидений в зале и незаметно уйти было бы проще всего, но я решаю устроить маленькое шоу.
Я сделаю выступление Асиано незабываемым – правда, он потом уже не сможет его вспомнить. Когда он будет читать свой доклад о высокой этике в окружении таких же фальшивых героев, как и он сам, я покажу всему миру их настоящие лица. И свое лицо тоже.
К тому времени, когда я на автобусе добираюсь обратно в Амстердам и подхожу к зданию конгресса, время уже близится к обеду. Утром я нашла и скачала подробный план всех этажей, и теперь знаю это здание так, как будто сама его построила. Главный, самый большой зал расположен под куполообразной стеклянной крышей, а рядом на высоком металлическом стенде закреплены солнечные панели – часть проекта по альтернативным источникам энергии, популярная тема в нашей местности. Пробраться на крышу можно с последнего этажа соседнего корпуса – там расположена библиотека. Также на сайте конференции я нашла буклет с расписанием выступлений – доклад Асиано третий по списку, так что я знаю более-менее точное время, когда он выйдет к трибуне. Остальное – чисто механические действия.
Все получается еще проще, чем я думала. В библиотеке я просто показываю свой студенческий и прохожу на последний этаж, в секцию, посвященную политическим учениям и идеологиям. Здесь пахнет книгами и стоит та особая тишина, какая бывает только в библиотеках, тишина из десятков и сотен лет и миллиардов слов. В другое время я присела бы за стол у окна и полистала бы том, посвященный какой-нибудь форме диктатуры, но сейчас я здесь не для этого. Пройдя все ряды, я выхожу в боковой коридор и поднимаюсь по лестнице. Дверь на крышу не заперта, и, наверное, я должна была этому удивиться, но мне все равно. Я могла бы просто сорвать аварийную пломбу – даже если сейчас же завоет сигнализация и сюда набежит куча народу, они уже не успеют ничего сделать и просто дополнят собой количество жертв. Но когда я распахиваю дверь и библиотечная тишина остается за спиной, я слышу только шум города вдалеке и ветер. Он треплет мои волосы и просторную белую футболку – ту самую, в которой я целую вечность назад бежала из дома. Что ж, будет красиво. Алое на белом – отличное сочетание. И что там говорил Ливень – темная сторона всему придает объем?
Воздух напитан дождевой влагой, сизое небо висит над городом так низко, что вот-вот рухнет, порвется о башенные шпили, станет морем. Но шторм в этот день достанется не ему. Спрятавшись за каменную тумбу, чтобы меня не заметили раньше времени, я смотрю свозь стеклянный потолок вниз, в заполненный до отказа зал. Когда рухнет крыша и металлическая панель весом в пару тонн упадет прямо на кафедру, Асиано, скорее всего, погибнет сразу. Но даже если он будет только ранен и обездвижен, он все равно не сможет ничего предпринять. Потому что еще до того, как все побегут в разные стороны и самые быстрые достигнут выхода, все закончится. А я буду просто наблюдать – выжившие сами все сделают. Сейчас их умы преисполнены высоких помыслов, а на лицах застыла улыбка, но скоро тьма затопит их сердца, и никто не сможет ей противостоять.
Закинув на спину рюкзак с взрывчаткой, я легко подпрыгиваю, подтягиваюсь на руках и взбираюсь на конструкцию, к которой крепятся панели. Пристраиваю коробку между ними, в том месте, где сходятся все крепления. По виду они не такие уж и мощные – ясное дело, на подобную диверсию никто не рассчитывал. Снова смотрю вниз, прикидываю траекторию – идеально. Самая большая и тяжелая часть панели упадет как раз посередине крыши, и, даже если она не сразу пробьет толстое стекло, остальная часть конструкции довершит дело.
Когда я спрыгиваю обратно на крышу и беру в руку пульт, как раз заканчивает говорить второй докладчик. Минут двадцать ему задают вопросы, а потом на трибуну встает Асиано. На нем белая рубашка без галстука и прямые темные брюки, в руках – бумаги, черные с проседью кудри небрежно уложены, очки в тонкой золотой оправе поблескивают в боковом свете. Алое на белом. Золото и тьма. Прилежный служитель Фраус, богини лжи и обмана. Что ж, пусть послужит ей в последний раз.
Асиано здоровается с публикой и начинает говорить. Я нажимаю кнопку на пульте и на маленьком дисплее бегут торопливые секунды: 2:59… 2:55… 2:48…
Я больше не смотрю на часы, я смотрю в зал. В седьмом ряду, почти у самого прохода, я замечаю Ливня. Лица я не вижу, но вся его поза выдает напряжение – прямая спина, не касающаяся кресла, чуть приподнятые плечи. Если бы я еще хоть что-нибудь чувствовала, наверное, я бы на секунду даже пожалела его, ведь он снова случайно оказался не в то время не в том месте. Но теперь я думаю, что так для него будет даже лучше. Все равно, если его не добьют депрессия и жизненные неудачи, наверняка он лет в пятьдесят заработает рак прямой кишки от сидения за компьютером и умрет в муках. Я избавлю его, как и многих этих бесполезных людей, от многолетних страданий, а Асиано и ему подобных – от иллюзии власти надо мной. Я не просто убью его – я уничтожу сообщество менторов, само его существование потеряет всякий смысл. После того как я закончу, больше ни один дискорд в мире не получит сладкий золотой яд и сможет, если захочет, перейти на нашу сторону. Мы станем свободными навсегда и сами решим, что делать с этой свободой.
2:23
Слева от сцены, за отдельным столом, сидят несколько журналистов, рядом оператор держит камеру с логотипом одного из центральных каналов. Идеально. Значит, будет трансляция шоу в прямом эфире. Сейчас весь мир увидит настоящее лицо этики, когда все люди благородной профессии, получившие докторские титулы и разные премии, накинутся друг на друга с яростью берсерков.
2:15
Я снова смотрю на доктора. Я не слышу, что он говорит, но уже легко представляю его голос. Вспоминаю его шутки, как он кормил нас ужином, как говорил о Герцен, о том, что она меня любила. Я еще могу нажать вторую кнопку. Отсчет остановится. И я просто уйду, никто даже не узнает, что должно было произойти… Почему я об этом думаю? Я должна его ненавидеть. Слишком уж затянулась моя почти человеческая жизнь, так и до жалости недалеко.
2:07
Чтобы сделать людей уязвимыми перед тьмой, нужно всего одно шокирующее событие. В принципе любое, но внезапная гибель того, кто только что говорил и улыбался, подходит как нельзя лучше. А после этого мне нужно будет только отпустить тьму, перестать ее сдерживать – и, как река, прорвавшая ветхую дамбу, она хлынет в сердца этих людей. Все, что годами и десятилетиями копилось там, гнило, болело и расточало смрад под тонким флером вежливости и фальшивых улыбок, оживет, превратив их в монстров. Именно это делает Дискордия в своем храме. Богиня не убивает людей. Их убивает тот хаос, что в них самих.
