отчаянии наблюдая, как рисунки становятся все более тусклыми и жизнь утекает из его глаз.
— Твоя сила знает! — злобно рычала бешеная демоница. — Освободи её и отдай Нибрасу или он труп.
— Нет! — прошептал демон. — Уходи. Люблю тебя. — И его глаза закрылись.
Я в дикой панике дала своей силе прорваться таким мощным потоком, что, казалось, меня разорвало. Моя сила впилась в тело демона, впервые погружаясь внутрь. Мне стало так больно, что я заорала и упала на тело Нибраса. Глаза закатились. Внутренним взором увидела, как моя сила, вцепившись, изо всех сил тянет из тела Нибраса черную субстанцию. Та отчаянно сопротивляется, цепляясь за него жуткими крючьями, рвущими плоть моего демона. Тварь была сильной, но моя сила сражалась за демона с отчаянием обреченной на смерть. Я усилила натиск, отдавая всю себя, до последней капли. Тело Нибраса подо мной содрогалось, словно в агонии. Черная мерзость рвалась к сердцу демона с отчаянной злостью. Но мы с силой не сдавались. Жуткая тварь поддалась и оторвалась от тела Нибраса, моя сила жадно поглотила её.
Я почувствовала, как кровь хлынула у меня из горла, носа и ушей. Тело скрючило от невыносимой боли. Глаза видели только темноту. Но я продолжала вливать в тело Нибраса свою силу, врачуя разорванные органы.
— Оттащите её немедленно, она сейчас исчерпает себя до дна, — услышала я, как сквозь вату, голос Зафиры. — Она нам нужна живой, хоть и без сил.
Моё тело подхватили и куда-то понесли.
— Зафира, а что делать с принцем? — услышала я мужской голос. — Он ведь вернётся и отомстит нам за ведьму.
— Можешь об этом не волноваться, Армес. Чудное действие яда пещерного дракона таково, что очнувшись через сутки, наш дорогой принц не будет помнить примерно последний год своей жизни. Ведьму он даже не вспомнит. Так что возьмите его, пока он не очнулся, и вывезите как можно дальше. Пусть мучается потом, пытаясь вспомнить, как туда попал. Я гениальна. — И торжествующий смех.
Мужчины загалдели и засмеялись.
Меня несли и голоса вскоре затихли. Положили меня на какую-то твердую поверхность, затем раздался лязг запираемого замка. Стало холодно и бесконечно больно.
У меня больше не было сил поддерживать сознание, и я соскользнула в блаженную тьму.
Глава 32
Следующие дни были как в тумане. Тело периодически сотрясали жуткие спазмы, меня рвало чем-то черным и кошмарным. Сознание постоянно ускользало. Кажется, кто-то ко мне приходил, и меня пытались чем-то поить. Но от этого спазмы только усиливались.
— Она точно выживет? — спросил грубый мужской голос.
— Должна. Не понимаю, если честно, почему она до сих пор не пришла в себя. Спасение принца должно было надолго лишить её силы, но почему-то все гораздо хуже, — ответил знакомый красивый женский голос.
Я мучительно вспоминала, кому же он принадлежит, и ничего не могла вспомнить, кроме того, что это голос врага. Эта женщина сделала мне что-то очень плохое. Но вот что — мой усталый мозг вспоминать не хотел.
— Когда уже прибудут покупатели? — это опять неизвестный мужчина.
— Дроу и светлый должны быть тут сегодня вечером, максимум завтра, — ответила злая женщина.
— А Велиаст уже знает?
— Ты считаешь меня сумасшедшей? Если этот урод узнает, что у меня есть Лунная, то разберет здесь каждый дом и сарай, чтобы отнять её у меня. Не-е-ет! Я сообщу ему только тогда, когда здесь будут принцы. Только тогда мы начнем торговаться.
— А ты не боишься, что принцы тоже захотят вернуть ведьму силой?
— О нет. Там будут целых два наследных принца, и они не посмеют творить беспредел на территории чужого государства. Им бы, конечно, очень облегчило жизнь присутствие принца Нибраса, который мог бы дать им право на обыск. Но к счастью для нас, принц Нибрас сейчас направляется к себе домой и совершенно не помнит, что в его жизни была эта ведьма. А все потому, что я просто гениальна.
— Даже жаль их. Он, кажется, действительно любил эту ведьму, да и она сражалась за его жизнь так отчаянно… — вздохнул мужчина.
— А ты не жалей, придурок, и выметайся отсюда, — злобно зашипела женщина.
Настала тишина. Принц Нибрас… Мой демон… Он больше не помнит меня. Боль опять взорвалась в голове и во всем теле. Почему мне так больно от того, что он не помнит меня?
Я скрутилась плотным комочком, сжимая свою боль внутри, баюкая её. Скоро все должно закончиться. Я знаю. Потому что все имеет свойство кончаться.
В следующий раз, когда кто-то пришёл, я увидела свет. А в дверях несколько силуэтов.
— О, Богиня! Что они с ней сотворили? — услышала я до боли знакомый и почти забытый голос Рами.
— Мы должны найти и убить их за это. — Это Лилигрин, да, его голос я тоже узнаю. — Надо было сначала потребовать, чтобы нам её показали, а потом платить этой стерве.
— Ты же слышал. Она бы продала её кому-нибудь другому, — это опять Рами.
— Эта тварь блефовала. Никто не заплатил ей больше.
— Я ни за что не стал бы рисковать. Найти её и отомстить мы сможем позже, Грин. Сейчас нужно спасти Лену.
— Лена, ты слышишь меня? — это Афри.
Я хочу сказать, как счастлива слышать его голос, но не могу. Из горла рвется только хрип.
— Почему она вся в засохшей крови? — О, господи, и Ифер тоже здесь.
Меня поднимают на руки и выносят на свет. Я прижимаюсь к широкой мужской груди в поисках тепла и ощущаю такой знакомый запах. Меня несет Рами.
— В этом забытом Богиней поселке нет целителя, и до ближайшего магистра дни пути, — сокрушается Лилигрин. — Нам нужно выезжать как можно быстрее.
Я начинаю протестовать и вырываться. Нельзя никуда уезжать!
— Лена, что? Что ты пытаешься сказать? — Встревоженный Рами вглядывается в моё лицо.
— В горы, — наконец, выдавливаю я. — Нам нужно в горы.
— Но зачем? Моррин Елена, зачем вы хотите, чтобы мы пошли в горы? — Рядом лицо удивленного Лилигрина.
К моим губам что-то подносят, я глотаю и узнаю вкус того самого, придающего силы зелья Афри. Я чувствую, как от желудка растекаются волны тепла и тело наполняется силой. Глаза открываются сами собой. Мы находимся во внутреннем дворике того самого постоялого двора, где мы с Нибрасом снимали комнату. Где он в последний раз был со мной. Меня по-прежнему держит на руках Рами, а вокруг стоят Лилигрин, Ифер и Афри. Боже, я и забыла, какие они все-таки красивые. Из моих глаз совершенно по-дурацки начинают течь слёзы. Все суетятся, что-то говорят мне,
