— Неплохое укрытие, — сказал Салли, одобрительно кивая в сторону тяжелой двери.
Гонсалес покачал головой.
— Эта тварь один раз уже мимо нас проскочила — до сих пор не могу понять как. А в этом крыле есть вентиляционные ходы и служебные люки, как и во всех прочих.
Они медленно двинулись по коридору — вдоль ряда распахнутых настежь дверей. Маршаллу казалось, будто сам воздух тут имеет пыльный и чуть металлический привкус.
Гонсалес остановился у ближайшей двери и посветил внутрь фонарем. В луче света возникли два деревянных стола, на которых стояли старомодные пишущие машинки — судя по всему, это был какой-нибудь вспомогательный кабинет. В одной из машинок виднелся лист бумаги, пожелтевший и обвившийся вокруг валика. Гонсалес убрал фонарь, и все прошли дальше, к следующему дверному проему. Сержант заглянул внутрь, и Маршалл услышал его судорожный вздох.
Он подошел ближе. Пол покрывали брызги высохшей темной жидкости, потеки которой виднелись и на напоминавшем электрическое оборудовании. В углу стоял трансформатор, обгоревший и наполовину оплавившийся.
— Трансформаторный блок, — монотонно проговорил Усугук.
— Они даже не позаботились о том, чтобы отмыть кровь, — сказал Салли.
Сержант выключил фонарь.
— Думаете, стоит их в этом винить?
Они опять пошли по узкому коридору, включая на ходу свет. Им попадались лаборатории, забитые осциллографами и всяческими приборами, разными по размеру, но заключенными в одинаково черные корпуса. Некоторые из них стояли на столах и полках, другие покоились в деревянных ящиках, по крайней мере в тех, с каких были сняты крышки.
— Видимо, это и есть акустическая аппаратура, — пробормотал Фарадей.
Они остановились около помещения, где размещался широкий пульт в окружении допотопных усилителей, динамиков и странного вида панелей. Фонарь Гонсалеса осветил дальнюю стену, оказавшуюся стеклянной. Она выходила в маленькую звукоизолированную студию.
Дальше коридор раздваивался, уходя влево и вправо, а его центральная часть заканчивалась еще одной тяжелой дверью. Открыв ее, Гонсалес посветил внутрь и, удивленно фыркнув, включил свет. Маршалл вошел следом за остальными и тут же остановился.
Они стояли на узком мостике, перекинутом через большое круглое помещение. В дальнем его конце виднелась площадка, окруженная стеклянными стенками. Вся внутренняя поверхность сферы была покрыта темной бугристой обивкой. То тут, то там в ней поблескивали гибкие тонкие металлические штырьки.
— Господи, — выдохнул Фарадей. — Это акустический зал. Его явно использовали для испытаний.
— Если они вообще до них дошли, — ответил Салли.
— Вы правы. Вероятно, после того как здесь все прикрыли, эксперименты уже велись в другом месте.
Логан наклонился к Маршаллу.
— Отсюда лишь один выход.
Маршалл огляделся вокруг.
— Действительно.
— Вам этот зал в самом деле напоминает камеру для акустических испытаний?
— Да. — Маршалл повернулся к историку. — А вам нет?
Логан немного помолчал.
— Честно говоря — нет. Мне он скорее кажется последним островком обороны генерала Кастера.[13]
48
Тварь медленно появлялась из тьмы, словно пловец, выныривающий из глубокого омута. Рваные тени шевелились в такт движениям ее мускулистого тела. Экберг в ужасе наблюдала, как в полумраке проступают все новые и новые детали облика монстра, сумевшего их подстеречь. Огромная остроконечная голова, покрытая короткой черной блестящей шерстью. Выдающаяся вперед верхняя челюсть с множеством зубов и двумя длинными клыками, над которыми нависали сотни тоненьких острых усиков, напоминавших вибриссы моржа. Широкая нижняя челюсть, выглядевшая по сравнению с верхней маленькой и сдвинутой чуть назад, крепилась к черепу мощными сочленениями бугрящихся мышц. И глаза, внушавшие наибольший ужас, поскольку Экберг уже видела их сквозь толщу льда, — желтые немигающие глаза, смотревшие на нее со смесью злобы и жажды крови.
— Господи, — пробормотал рядом Конти. — Господи. Изумительная удача.
Медленно, очень медленно, он нацелил камеру, нажал кнопку записи и начал снимать.
Стоявший возле него Вольф попытался поднять оружие, но его била дрожь. Экберг слышала, как стучат его зубы.
— Эмилио, — сдавленно проговорил он. — Ради всего святого…
— Быстрее, Кари, — шепотом прервал его Конти. — Звук.
Но Экберг не двинулась с места. Она могла только смотреть.
Не спеша — она даже не была уверена, что существо вообще движется, — зверь начал приближаться к ним по тускло освещенному коридору. Его массивные передние лапы, слегка изогнутые, как у бульдога, заканчивались могучими кривыми когтями. Теперь его можно было хорошо разглядеть, и стало ясно, что он размером с молодую лошадь. Широкие плечи переходили в приземистый мощный круп, покрытый жесткой шерстью. Экберг смотрела на него, раскрыв рот. Затем, почти против воли, она перевела взгляд на пасть зверя, на искривленные клыки, на бесчисленную массу окружавших их усиков. И заметила, что те не просто покачиваются в такт шагам монстра, но словно шевелятся сами по себе…
Боль в голове резко усилилась, сердце отчаянно заколотилось. Однако Экберг не могла шевельнуться, скованная диким страхом. Существо снова остановилось, слегка присев на задние лапы, футах в двадцати от них. Оно ни разу не моргнуло, не мотнуло мордой. Глаза его казались похожими на топазы, пылающие яростным неукротимым огнем.
С минуту тварь оставалась неподвижной. Единственными звуками, которые слышала Экберг, были тихое жужжание камеры Конти и ее собственное сдавленное дыхание. А потом зверь снова медленно двинулся к ним.
Не выдержав, Вольф глухо застонал и бросился бежать назад по коридору, выронив пистолет, который с лязгом ударился о пол.
Зверь снова остановился, на этот раз ненадолго. Из-под вибрисс выскользнул узкий розовый раздвоенный язык, который, вытягиваясь все дальше и дальше, облизал сперва один клык, затем другой.
И тут Конти словно бы обезумел. Он вдруг начал смеяться — сперва тихо, потом все громче и громче. По крайней мере, охваченной ужасом Экберг казалось, что эти странные высокие звуки означают именно смех.
— Иихихи, иихихи, — кудахтал, кашляя, Конти. Плечи его тряслись, камера опасно накренилась. — Агрх… агрх… иихихи…
