я был вынужден принять предложения по урегулированию, внесенные председателем.
Лебиус снял все свои обвинения против меня, как материальные, так и формальные, выразил сожаление, что нападал на меня, и пообещал с этого момента оставить меня в покое. Он заверил это своей подписью.
Для меня было невозможным не поверить такому обещанию, данному в суде.
И все же, данное им обещание оказалось непревзойденным вероломством и беспринципностью, поскольку он не мог дать его мне иначе, как с намерением не сдержать его.
Потому что он уже был на связи с моей бывшей женой.
Подобно большинству разведенных женщин, она чувствовала необоснованное ожесточение по отношению к бывшему мужу, он постарался воспользоваться этим для себя.
Он поехал к ней в Веймар.
Она жила там в покое и довольстве на пенсию в 3000 марок, которую я ей предоставлял, хотя вообщем-то не обязан был ей ничего, потому что ее вина и являлась главной причиной. Также я хорошо позаботился о ней в отношении мебели и всей обстановки.
Потом этот человек явился к ней и выведал у нее всю ее досаду, чтобы свить для меня веревку с помощью своих собственных сложений и скручиваний.
Он пообещал ей так же свято и незыблемо, как и мне тогда, что ничего, вообще ничего не будет опубликовано, но немедленно тут же пошел и написал эссе для своего «Бунда» от 28 марта 1909 года под заголовком «Спиритуальный писатель как Главный свидетель „Форварда“ — редакция».
Этот предполагаемый писатель имел в виду мою нынешнюю жену.
Меня и мою нынешнюю жену поливают почти невероятной грязью за счет умелого использования и переработки обид, присутствовавших в уме разведенной женщины.
Когда бедная, несчастная женщина прочитала это, она была потрясена. Так он не молчал! Он не сдержал свое слово!
Она немедленно поспешила к нему в Берлин, чтобы противостоять ему.
Он сразу оставил ее там. Он передал ее своему зятю Генриху Медему, бывшему юристу и нотариусу, который вместе с ним стал ее советником. Оба заставили ее отказаться от своей пенсии в 3000 марок, а затем вынудили ее передать свои драгоценности, чтобы это «оказало лучшее впечатление для внешнего мира».
Полагаю, на самом деле для того, чтобы решили, что именно я — погрузил эту женщину в такую нищету и невзгоды!
Лебиус дословно признал это в своем письме к камерному певцу фон Штейдту, признавшемуся в этом представителю частного сыска, и председатель первой инстанции похвалил его, публично заявив: «Это очень благородно с вашей стороны!»
Теперь, когда она оказалась без всякого дохода и осталась ни с чем, Лебиус пообещал этой женщине пенсию в размере 100 марок в месяц пожизненно — тот, кто нарушал обещание в две или три марки!
Сначала она поверила ему, но он очень хорошо знал, что это обещание не имеет юридической силы. Ничего, кроме введения в заблуждение!
Она заняла 500 марок у знакомых на жизнь.
Позже, однако, она получила от него только 200 марок, причем не в дар, а всего лишь в долг, потому что, когда он заметил, что она пытается уйти от него и вернуться ко мне, он пригрозил подать на нее в суд на 300 марок сверх этих 200 марок.
И что же она получила взамен, отказавшись от всех своих доходов, выпрыгнув из красивых, хорошо организованных условий жизни в грязные неприятности и тревоги, даже продав и переместив свои драгоценности?
Ничего, не более того, что она стала орудием мести герра Лебиуса, что он научил ее думать, говорить и писать обо мне, как ему заблагорассудится, и что она и его зять Медем были полностью во всех отношениях отданы в его руки.
Поэтому, когда я был вынужден подать в суд на мою бывшую жену в результате вышеупомянутой статьи в «Бунде», Лебиус и Медем подали на нее иски таким образом, что Лебиус в полной мере воспользовался своими нападениями на меня. И она должна была подписывать такие вещи, о целях и о размахе которых и понятия не имела!
Случилось так, что она со слезами на глазах отказалась подписывать такую бумагу. Но она была вынуждена! Пока она, наконец, не осознала, что так продолжаться больше не могло, если она не хотела полностью погибнуть!
Она обратилась ко мне и попросила прощения. Я пожалел бедную обманутую женщину.
Я подал иск, а также еще иск о клевете против нее.
И теперь я узнал, как ловко Лебиус выманил ее из безопасного спокойного положения, чтобы экономически уничтожить и морально эксплуатировать, соответственно, чтобы настроить ее против меня.
В своем письме, которое является предметом уголовного производства, он сообщает:
«Однако по совету моего адвоката, учитывая мое судебное разбирательство с Маем, я попросил, чтобы г-жа Эмма сначала перевезла некоторые из ее драгоценностей, потому что это производит лучшее впечатление на внешний мир».
Итак, поскольку я достиг с ним соглашения в суде, поскольку он оскорбил меня в суде и потому, что он пообещал в суде оставить меня в покое навсегда, и потому, что «ввиду этого» женщине пришлось перевезти свои драгоценности для того, чтобы называть злодеем, того, кто довел ее до таких страданий!
Как вы называете такое поведение?
И после того, как таким образом он лишил ее всех ее прежних доходов и драгоценностей, он пишет в своем письме: «Я также попросил моего синдика (защитника на суде — прим. перевод.), тайного советника Юберхорста, подготовить шаги, чтобы вернуть свои деньги!»
Существует ли какое-нибудь выражение, с помощью которого можно было бы полностью охарактеризовать образ мыслей и действий Лебиуса?
Эта бедная женщина, почти во всех отношениях полностью разоренная Лебиусом, отнюдь не первая и не единственная разведенная женщина, которую он заполучил для себя в своих целях. Скорее, это его особая тактическая привычка — восстанавливать разведенных женщин против их мужей, словно играючи.
Самый яркий тому пример — дело «Макса Дитриха».
Кратко упоминая об этом здесь, я прошу вас обратить особое внимание, потому что это имеет огромное значение для оценки г-на Лебиуса.
Как хорошо известно, когда этот джентльмен посетил меня, я пригласил редактора и военного писателя Макса Диттриха в качестве свидетеля из подозрений и предосторожности, чтобы быть полностью защищенным от любой лжи и мошенничества со стороны герра Лебиуса.
Настоящий свидетель Мистер Диттрих присутствовал от начала до конца и слышал каждое мое слово.
Наличие такого свидетеля становилось для мистера Лебиуса все более неприятным и опасным.
Поэтому он решил сделать его недостойным присяги, как это он сделал и со мной, и
