— Извиняйте, что побеспокоил, — объявил незнакомец, не спуская глаз с собравшихся. У него была длинная окладистая седая борода, а кустистые сросшиеся брови придавали ему злобный вид. Увидев, как один из красноармейцев незаметно потянулся к автомату, великан цыкнул, ткнув в его сторону ружьем, и объявил: — Не дергайся! Тихо сиди. Ты не смотри, что у меня охотничье ружье, будешь рыпаться — я из тебя враз решето сделаю.
Все замерли, а незнакомец, выдержав многозначительную паузу, продолжал:
— А пока я разрешу вам шевелиться, доложите, кто вас сюда пустил? Кто мародерствовать позволил?
— Послушай, отец… — начал было, привстав, капитан.
— Не отец я тебе! — перебил его, как отрезал, незнакомец. — Отцом не был и не буду! Ты мне зубы не заговаривай, на вопрос отвечай.
— Да свои мы, отец, — вновь заговорил капитан. — Мы из Ельска, от немцев из плена бежали.
— Ты меня дурнем не считай, — грозно возразил великан. — Где мы, а где Ельск… Тут места глухие, неоткуда вам тут взяться.
— Да заплутали мы…
— Ты, мил человек, сказки эти бабам по вечерам сказывай, а мне не надобно, — проворчал старик. — Так что, сдается мне, подсадные вы.
Неожиданно зашевелился Григорий Арсеньевич. Он лежал на скамье в стороне от остальных у самой печки. Вначале он приподнялся, а потом сел, растирая «больную» руку. Ружье великана тут же повернулось в его сторону, но барон, казалось, не замечал угрозы.
— Ты… — начал было великан, но Григорий Арсеньевич перебил его.
— Лучше пукалку-то опусти, Евпатий. Нечего тебе хороших людей пугать.
Великан убрал ружье, все еще пристально всматриваясь в полутемную горницу и пытаясь определить, тот ли перед ним человек.
— Никак вы, Григорий Арсеньевич?
— Как, да никак! — фыркнул барон. — Что за манеру взял, с ружьем на людей кидаться. Лучше пройди.
Великан хмыкнул в кулак и, пригнувшись, вошел. Василий тут же плеснул мутного самогона в свою алюминиевую кружку, потом протянул ее гостю.
— Присаживайтесь, в ногах правды нет.
Однако вместо того, чтобы присесть на свободное место у стола, он покосился на Григория Арсеньевича.
— Да ты садись, садись. Не бойся, свои это, свои.
— Кому свои, а кому чужие…
— Не ершись. Мы из немецкого плена. Так уж получилось. А что заплутали, да сюда забрели… Не знаю, как вышло. Шли, шли… и пришли.
— Оно и чудно…
Великан Евпатий вздохнул, принял кружку у Василия, присел, но на самый краешек стула, с тем, чтобы «ежели что!», тут же вскочить, ружье положил на колени. Потом, перекрестясь, он залпом осушил кружку самогона и, потянувшись, взял с тарелки кусок копченой колбасы, закусил.
— Эх, хороша самогонка у Павлючихи.
— Павлючихи? — тут же переспросил капитан.
— Да, — кивнул Евпатий. — Ее это дом.
— А где ж она сама?
— Скорее всего, в город к немцам подалась. Приношения подносить. Очень она вашего брата… — тут он покосился на капитана, точно сразу признал в нем старшего. — Очень она вашего брата коммуниста не любит.
— Выходит, братцы, что мы кулацкое гнездо разорили? — уточнил капитан.
— Выходит, так, — согласился Василий, а потом, вновь налив самогона Евпатию, поинтересовался: — А сам-то ты чьих будешь?
— Лесник он, — пояснил, подходя к столу, Григорий Арсеньевич. — Настоящий лесовик. А как тут очутился?
Евпатий только пожал плечами.
— Шел по лесу. Услышал — стреляют. Думаю, немцы опять шуруют, надобно посмотреть, что к чему, может, кому помощь нужна. Вышел из леса, глянул, тут одни трупы гансов лежат, да ваших трое у дома. Да вы не обессудьте, паренька я вашего приложил, часовой из него никакой будет. Через часок очнется.
И залпом выпил вторую кружку самогона.
— Ты лучше скажи, где мы?
— В брянских лесах, — за Евпатия ответил Григорий Арсеньевич. — Ты лучше скажи, что происходит.
— То и происходит, — вздохнул великан. — Красной Армии не видать, повсюду фашисты командуют. Людей бьют, аки клопов…
— Ты скажи, до фронта далеко? — встрял капитан.
— Далече будет! — вздохнул Евпатий. — Немцы красноперым хорошо под зад дали. Говорят, и Москва уже пала…
— Врешь! — капитан рванулся, попытался схватить великана за грудки, но Василий удержал его.
— Ты поосторожней, парень, а то зашибу, — продолжал Евпатий, отодвигаясь. — А что до Москвы, то иль уже немцы ее захватили, иль на днях захватят. Не поймешь их толком. Я-то ихнюю тарабарщину не понимаю, а все эти толмачи-брехуны… — он только рукой махнул. — Только в народе как говорят: чтобы Россию спасти, надо Москву отдать.
— Это ты брось! Это ж агитация настоящая! — начал кипятиться капитан, однако его уже никто не слушал.
— Ты лучше скажи, к фронту нас выведешь? — вновь взялся за свое Василий.
— Да где ж я тебе, мил человек, фронт сыщу? — хохотнул великан. — Ты лучше дурью не майся… Наливай… Ну, а ежели тебе приспичит фронт искать, то иди на восток, может, и догонишь защитничков наших.
— А ты что предложишь? — поинтересовался Григорий Арсеньевич, положив руку на плечо лесовика. — Знаю я тебя, ты ж не просто так все это говорил, а?
— Что я… — человек открытый… Только вот мужики наши сначала немцам рады были, а как дальше, так уж — нет, и решили в леса податься. Старое вспомнить, попартизанить, чтоб фашистам жизнь медом не казалась… А вы, судя по машинам, там, на дороге, парни боевые. Пойдете фронт искать — пропадете, а так с нами повоюйте.
— Тут подумать надо, — протянул капитан.
— А мне все одно надо к нашим, — вздохнул Василий.
— Думаешь, Третий отдел без тебя не справится? — поинтересовался Григорий Арсеньевич.
— Думаю… Не думаю… Там за меня начальство голову снимет.
— Да не волнуйся ты так. Сейчас все чуть поутихнет, и связь с Большой землей мы установим, доложишься.
Василий тяжело вздохнул.
— Эх, кабы точно знать, что все так и будет.
— А ты не сумневайся, — заверил Евпатий. — Тут как: ежели сумневаешься, то ничего хорошего не получится. А ежели уверен в себе, то все и идет, как по маслу.
— Ага… — печально протянул Василий. — Если б…
— Ты слушай, вот она, мудрость народная, — усмехнулся Григорий Арсеньевич. — Слушай, вникай. Ведь именно ради этого народа мы во все тяжкие ввязались… — а потом, резко сменив тему, продолжал: — Ладно, раз здесь гнездо кулачье, то разбирай все, что пригодиться может. Пойдем с Евпатием, посмотрим, что за партизаны тут такие, а не понравится, отправимся дальше.
