Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 141
Мне стало жутко, я закрыл дверь, кивнул дочери, погладил ее по плечу и ретировался. А когда вышел из ее дома… ощутил спиной холод оставшейся позади меня, и делающейся все выше и выше каменной стены… Стены, почти такой же высокой, как стена между богатыми и бедными.
Как раз перед поворотом на площадь Ционскирхплатц, я заметил стоящие у входа в дом с претензией на югенд-стиль — грязные сапоги на высоких сточенных каблуках. Трехцветные. Кожаные. С пряжкой и шпорами. Они стояли там так, как будто кто-то поставил их как… предупреждение… или напоминание.
Через пять минут подошли к дому наших знакомых… напротив церкви.
Позвонили… Нам ответили и открыли ворота. Прошли через арку во внутренний дворик. Когда звонили снизу в квартиру, я заметил, что перед подъездом на брусчатке стоят точно такие же сапоги, поблескивая пряжкой и шпорами, как там, на Кастаниенштрассе. И опять, как мягкий водяной удар в мозг, пришла мысль: «Это знак… Напоминание. Напоминание о чем? Кто носил такие сапоги? Ты? Нет. Терпеть не могу сапогов. С тех пор, как на картошке ноги ими стер до крови. Потому что не умел и не хотел портянки мотать. В носках ходил. И стер.
Размышлять и углубляться в воспоминания не стал… дело прошлое…
Ну стоят себе эти дурацкие сапоги и стоят…
Но почему же ты их помнишь?
Как пассаж из давно прочитанной и забытой книги. Вскочит в голову и гвоздем не выбьешь.
Забавная аберрация памяти? Или предвестник подступающего слабоумия?
Если на каждую мелочь время тратить…
Пришли мы вовремя, и как всегда — первыми. Неловко.
Потихоньку подошли и другие гости. Перечислю их в порядке появления, как запомнил.
Старый, отошедший от дел политик, владелец огромной коллекции солдатиков времен Третьего Рейха. Звали, его кажется Карл. Он то и дело кряхтел и багровел. Своей мимикой Карл как бы говорил: «Все знаю лучше вас. Но молчу, потому что объяснять что-то идиотам бесполезно. Или не поймут, или извратят. Вот в мое время…»
Модная стареющая писательница, коротковолосая, эмансипированная, чрезвычайно уверенная в себе, родом из Гамбурга, госпожа… Последний ее бестселлер назывался так: «Чернокожий друг одинокого северного мартилуса». Спрашивать, что такое «мартилус» я у нее не стал. Позже эта книга попалась мне в руки. Полистал. И сразу понял, что речь в ней идет о драматическом романе пожилой миллионерши с юным беженцем из Сенегала, красавцем и разгильдяем. Ай да мартилус!
Молодая (около пятидесяти) художница Эмили. Показывала мне свой каталог… а в нем какие-то слоники. Слоник красный и слоник синий. Большой и маленький. С бивнями и без. Говорила, что слоны для нее — «не только животные, но и божественные субстанции, иероглифы праязыка, на котором написан исконный, до сих пор не найденный археологами, текст Книги Тота, отрывки из которой непонятно как попали в руки этому негодяю и шарлатану, Алистеру Кроули»…
Я жалею животных, но не люблю их. Что-то в них есть шизофреническое. Дьявольская пародия на людей. Слонов вблизи мне показывал в цирке на Ленинских горах знакомый сосед-ветеринар. Неприятные, грязные звери. Грязными они были потому, что этиловый спирт, который выдавали ветеринару на гигиенические процедуры, тот хладнокровно выпивал или обменивал на стройматериалы для дачи, которую строил лет пять. Но так и не построил. Потому что сел в дурдом за убийство жены. Куда ему кстати, несмотря на все запреты, приносили спирт друзья-циркачи.
— А помыть зверей можно и водопроводной водичкой, даже лучше, нечего на них спирт тратить, — повторял ветеринар, закусывая ветчиной, которую поменял все на тот же спирт у знакомого мясника на Ленинском.
Седой, но моложавый режиссер-документалист с звонкой двойной фамилией. Снял душераздирающий фильм о детях Чернобыля. Побывал и в Африке (его фильмы о гиенах и тамошних свалках электроники получили такие-то и такие-то премии). Недавно вернулся из России, в которой хотел сделать фильм о бездомных детях Санкт-Петербурга и Эрмитаже. Но не получил на это разрешения у городских властей. Собирался рассказать нам о своих похождениях в подземном мире Санкт-Петербурга и бюрократических коридорах путинской власти. В его честь госпожа Рисе и устроила «русский ужин».
Скульптор Альфред, зарабатывающий деньги изготовлением надгробных памятников, а в свободное время делающий малую эротическую пластику, медальки, фигурки. Несколько его работ стояли на старомодном комоде госпожи Рисе. Они были похожи на нэцкэ, но сделаны были гораздо топорнее. Рядом с ними несли вахту — маленький «Мыслитель» Родена и саксонский оловянный солдат с алебардой (подарки Карла). Альфред был ненавистником русских, потому что пережил в раннем детстве нечто ужасное… Ударом приклада пьяный советский солдат раздробил ему кости пальцев левой руки. А он мечтал якобы стать пианистом. Госпожа Рисе, впрочем, рассказала мне, что история эта вымышленная. Что никто ему кости в детстве не дробил, а вот во время обучения надгробному ремеслу руку ему действительно прищемил тяжелый памятник Советскому Солдату, каких много понаставили в Восточной Германии после войны. И Альфред долго страдал и не мог работать, и был так зол на памятник, что придумал историю с пьяным солдатом.
Вальтер, чиновник, работающий в правительстве Меркель. Кажется, голубой, но скрывающий это. Волосы бобриком. Усики. Неопределенного возраста. Импозантен, вальяжен, но подчеркнуто скромен. Почти не говорил, но пельменей съел больше всех. Рассказал неприличный русский анекдот про черную икру, дробь и Бобика.
И, наконец, самый странный гость — гипнотизер, говорящий на неизвестном мне диалекте немецкого, господин Валентин. Непонятный человек, с непонятным взглядом, непонятным возрастом и непонятным гражданством. Он был так худ, что на него было страшно смотреть. Во время ужина он не проронил ни слова.
Если бы молодой и неопытный коллега-писатель попросил бы у меня совета… как писать лучше? Только ОДНОГО совета, дабы не усложнять дело…
Вряд ли такое случится, молодые, как впрочем и не очень молодые писатели, уважают только известность и успех… и ни в каких советах аутсайдеров не нуждаются…
Но если бы все-таки это случилось, я бы, похмыкивая и причмокивая, пробурчал: «Избегайте, по возможности, перечислений. Ничто другое так не утомляет читателя и не дает ему меньше, чем перечисления. Перечисления еще хуже чем плеоназмы… с которыми тоже надо обращаться крайне деликатно».
Сам я, как видите, пренебрег выше этим мудрым правилом и перечислил гостей госпожи Рисе. Некоторых удостоил двенадцатью строчками, а на других и четырех не потратил. А по-хорошему о каждом из них стоило бы написать отдельную книгу. Проанализировать постоянно мутирующую и мимикрирующую психологическую конструкцию их «я», заострить внимание на удивительных превратностях их судеб… По сути построить громоздкую структуру… из тех же перечислений, только закамуфлированных словесными джунглями, пресловутым «бутаном».
Но… все эти лианы и колючки, цветы и стволы, и ветки, и веточки, все эти словесные заросли, как ни старайся, — все равно остались бы фантазией.
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 141
